Юля пошла вперед. Страшно не было – это же сон, мало ей кошмаров снилось после фильмов, которые находила Альфира. Она в небольшой комнате, фонарь мерцает слева, света так мало, что трудно разобрать, что лежит на полу. Похоже на рваный матрас, а в углу ведро. Она поднимает с пола обрывок ткани, похоже на рукав платья, Альфира носит что-то подобное. Разобрать цвет невозможно, ткань грязная и истертая. Юля слышит шум, топот сапог по бетонному полу, и сует обрывок в карман куртки пижамы. Так вот зачем на пижаме карманы, чтобы во сне класть туда всякий мусор.
Топот все ближе, она прячется в правом угол у двери, чтобы ее не было видно. Тонкая фланелевая ткань не защищает от холода склизкой стены, лисята возмущенно пищат, сворачиваясь в клубки. Эту пижаму ей подарила Альфира просто так, она как-то зашла в Детский мир, где любила покупать какую-нибудь дичь для братьев и увидела белую пижаму с необычно серьезными лисятами, сбивавшими подушки и застилавшими простыни для младших братьев и сестер, резвившихся на штанинах. Юля не возмущалась, привыкнув к причудам подруги, особенно пижама не понравилась матери, поэтому Юля надевала ее чаще всего. Лисята спрятались под кроватями, забаррикадировавшись подушками и одеялами, и больше не пищали. Внезапно загорелся яркий свет, а в голове зашумело, как после удара.
Придя в себя, Юля поняла, что находится в камере. Она была точно такой же, как в фильмах, потолок только слишком низкий, даже она смогла бы в невысоком прыжке достать до него. Тяжело же здесь было бы Максиму или его другану Сереге. Юля представила брата и его друга сердцееда, игривые попытки которого она отшила при первом знакомстве, и ей стало немного смешно. И не потому, что их заперли в эту камеру, а потому, как бы они здесь ходили, боясь лишний раз поднять голову, чтобы не чиркнуть макушкой о заплесневевший потолок. Стало легче, и топот сапог куда-то исчез, осталась гнетущая тишина и раздражающий зуммер от напряженных ламп дневного света. И почему их так называют, в этом жестком белом свете не было ничего естественного, в морге и то, наверное, приятнее.
Лязгнула задвижка, и открылось смотровое окно. Кто-то смотрел в камеру, искал ее. Юле стало страшно, а из ведра-параши так завоняло, что стало тошнить до рези в пищеводе и горле. Она стала кашлять, еле сдерживая рвущуюся из пустого желудка желчь.
– Подойди ко мне, не имеет смысла прятаться, – позвал ее тихий женский голос. Когда-то он был приятным, немного низкий для девушки, обволакивающий и манящий, Юля завидовала таким девушкам, считая свой голос слишком тонким и детским. Теперь голос стал глухим и сиплым, наверное, так начинают разговаривать все, кто долгое время живет под землей в каменном мешке. – Не бойся, меня не надо бояться.
Юля, медленно передвигая ноги, подошла к окошку. В узкой щели она увидела бледное лицо и внимательные грустные глаза. Они ей показались очень знакомыми, как и лицо женщины.