Во второй половине дня в воскресенье я пыталась работать, но затея была заведомо провальная: каждые две минуты меня кто-то отвлекал, а Дукалис, вернувшийся после загула, открыл охоту на мой планшет. Хотела перекусить йогуртом, который купила, когда бегала за манкой для Лёвы и таблетками Рите, но его уже кто-то съел. Йогурт было не спасти, но я вырвала у этого кого-то из рук свой вязаный костюм из материала, похожего на кашемир (и совершенно некашемировой стоимости). Если бы Вета умела беречь вещи, вопросов к ней не было бы, но она же угробит его за один вечер, а потом еще постирает на шестидесяти градусах в стиральной машине, чтобы он налез только на Лёву и ее левую ягодицу!
Вечером заходил Паша, парень Риты, с которым они чуть ли не с детского сада вместе, но та, к моему удивлению, отказалась вставать с кровати. После таблеток ей точно стало лучше, да и мы к Паше уже так привыкли, что он вполне мог остаться у нас до поздней ночи, но Рита не пригласила его зайти и ничего ему не передала, а лезть в их «взрослые» отношения я не стала. Как поссорились, так помирятся – не мое дело. А вот Вета, как всегда, высказалась, заявив, что Рита просто ищет внимания и набивает себе цену.
Я повторила примерно то же самое позже, когда Вета отпрашивалась у родителей с ночевкой к подруге (вот глупая, хотя бы сутки после провального побега выдержала): про внимание, только мужское. Вроде бы случайно уточнила, будут ли там, у подружки, парни. А то зачем еще Вете нужен был мой костюм? И она сама выдала себя с головой – покраснела, как томат, и заикаться стала. Ее оправданиям никто не поверил, а слезные мольбы не сумели пронять никого из бессердечных Лариных, поэтому Вета перешла на крик. Оказалось, мы непомерно жестоки и встаем на пути у истинной любви. И все это выяснялось у меня в комнате, потому что моя комната – проходной двор.
Хотя и оттягивала до победного, но все равно попробовала снова работать – прямо под громкие заявления Веты, что она уйдет из дома, раз ей уже исполнилось шестнадцать. Все дружно пожелали ей удачи. Я же, настырно раздирая слипающиеся веки, продолжила переносить на планшет придуманный на пропедевтике орнамент: нужно было изобразить сто штук, я пока справилась с пятьюдесятью. Преподаватель еще выбрала самый скучный, но сложный узор с пуантелью[5], от которой у меня отнялась рука. Опять. И да, я все-таки уснула, когда прилегла «на пять минуточек, только онемевшую конечность размять».
И опять проснулась, судя по телефону, в два часа ночи. От диких воплей. Из родительской спальни. Вскочила с дивана, готовая нестись сама не знаю куда, и, увидев перевернутую на полу тушь и испорченный отпечатками детских ладошек планшет, мигом разгадала, что произошло. По итогу мама полночи отмывала в раковине чумазого Лёву,