И снова взялся за скрипку.
Играл он, правда, недолго. До первой мухи. В крайнем случае, до второй.
Зихроно ливраха!..
Гривенник
(В пику Веничке Ерофееву)
Сипло запел за стеной чайник-свистун, и Синюков перевернулся в кровати.
Застонал, приподнялся. Уронил ноги на пол. И сел, где лежал, упершись пятками в рябые половицы.
Напрягая мозги, две минуты соображал, где он, в чем он и какое сегодня число. Захотел посчитать. Дошел до пяти – и сбился.
Но почувствовал Синюков: осень уже!
И еще. Если голову не поправить, непременно зима начнется.
– Николай! Николай, ты где? – прохрипел Синюков. Повел глазами окрест. Увидел посередине комнаты ботинок – и сразу все понял. Прежде всего: босиком Николай уйти не мог – осень на дворе. Значит, с лета ботинок лежит. Примерно с середины июля.
А голова продолжала болеть. Она болела всю ночь, и организм отзывался на эту боль паскудной дрожью. «Не пей, не пей!» – зудила душа. «Хоть „соточку“ накати!» – просила голова. А ботинок все лежал и лежал, раскинув шнурки в стороны.
– Что, братан, и тебе невмоготу? – посочувствовал Синюков ботинку. – А ведь говорил же я Кольке: не разувайся! Ведь говорил? Говорил. И где теперь Колька, хотел бы я знать? Нет больше Кольки!
Кольки, действительно, не было, как не было и колькиного кармана, где с апреля, а может, с июля оставалось (и Синюков это помнил!) примерно копеек пятьдесят семь. Это если по пиву, то хватит и килечки прикупить. А вот ежели по стакану портвейна на душу принять, всего-то на мелкий бутерброд и хватит.
А был ли апрель с июлем? Судя по ботинку – был. Карман, значит, тоже был. И Колька при нем присутствовал. Но это было в июле, а нынче – почти зима. Так что нечего больше сидеть, нужно постепенно подниматься.
Синюков начал подниматься – медленно, неуверенно. По частям. Сначала лицо поднялось, а за ним потянулось все остальное. Последними встали с кровати брюки вместе с пузырями на коленях. Постояли, подумали и мрачно двинулись вперед. А рубашки у Синюкова прямо с августа не было.
Так-с, вот кухня… Вот стол… Два стакана и крошки… А это что? Лохматая голова на блюде. Ба, так это же дружок Николай! В одном ботинке.
– Ззз… здор… ово… Братан?!
И вдруг ожила голова. Ож-жил-ла! Есть ведь чудо на свете, братцы!
– Ну и что? – спросила голова, вынимая лицо из блюда. – Значит, как пить, так сразу оба за стол. А как лечь отдыхать – мне уже и места нету?!
– Что ты, что ты! Колян! – заюлил Синюков. – Ты же сам на кровать не пошел! Как ботинок с ноги потерял, так сразу в кухню и подался.
Голова молча слушала и переваривала все подряд. Один раз голове стало дурно, и Синюков испуганно отвернулся.
– Там, ты глянь, ничего не осталось? – прохрипела голова. – Нет? Ну ладно, знаю, что нет. Значит, надо