– Знаешь… э-э, Лев, если не ошибаюсь.
– Р-р-р! – прорычал Тощий и заржал.
– Лев, я ведь мог стать тебе отцом. Если б не треклятая гордость твоей матери! – в стену влетел кулак, как молот, насаженный на синее запястье. – Нет же, она всё сторонилась, выпендривалась! И видишь, Львёнок, чем всё закончилось. Так просто и без красок она зачахла.
Мальчик вскочил с кресла. Громила одобрительно ухмыльнулся.
– О-о-о, – съехидничал Тощий. – Рискни, пацан.
Желудок Льва саднило и ногу свело судорогой, точно само тело хотело вырваться отсюда. И вдруг надежда на помощь выплыла за спиной у Тощего. Мальчик помыслить не мог, как сильно обрадуется хозяйке Харьковой. Вооружённая фонариком, она прибыла на шум, в надежде наказать монетой разбушевавшихся постояльцев.
– Здрасте, – издевательски приветствовал её Тощий.
Никто бы не поверил глазам, когда хозяйка Харькова, при виде двух мужчин и мальчика, готового кинуться на них, начала сдуваться. Лев даже уверен, что слышал, как выходит из неё воздух.
– Кто вы, дамочка? – осведомился Громила, туша сигарету об пол. Порча коммунального имущества однозначно бы покоробило Харькову, будь она при храбрости.
– Хозяйка, – сорвалась на писк женщина.
– Правда? Плохо же вы ведёте своё хозяйство. Плохо.
– Я исправлюсь, товарищи.
– Верю в вас, – подбодрил её Громила. – Ну, нам пора. Вот только заберём одну вещь. На память, так сказать.
– Каждый, кто знал Софью, вправе взять себе ее частичку, – подлащивалась хозяйка. – Мы так любили её. Впрямь как дочь.
Харькова сама рада уйти, но Тощий умело гипнотизировал её взглядом.
– И я любил. Уважал, хотя мог получить силой мою дорогую Софью, – Громила рыскал по комнате. – Вы ничего плохого не подумайте, она тоже ко мне неровно дышала.
– Как иначе. Солидный мужчина, – подначивал Тощий и указал на Льва. – Вырастил бы из котёнка солдата.
Харьковой оставался один удел – одобрительно кивать. Всё обойдётся, мыслил Лев, они не посмеют ничего дурного в доме полном людей. И беда прошла бы стороной, да только Громила победно выгреб из картин тот единственный холст, что нёс живую и молодую Софью Лукину.
– Вот видите, как мы были близки. В своих картинах Софья и мне место нашла, – указывал Громила на незнакомца, чьё лицо нежно прятали волосы прекрасной девы.
– Ты врёшь! Мама не тебя рисовала! – ядовитая смесь заполнила голову мальчика.
– Кого тогда? Твоего сбежавшего отца?
– Она бы тебя не полюбила! Никогда!
– Придержите львёнка! Я за себя не в ответе. В приюте тебя быстро уму-разуму научат.
Тощий толкнул мальчика, и тот налетел на мольберт, разодрав локоть. Тогда Лев, точно в дыму, схватил первое, что попалось под руку – кружку с загустевшей краской, и запустил её в полёт.
Брошенный наугад снаряд влетел точно в широкий затылок.
Будто