– Отныне, пернатый, ты как-нибудь своим ходом, – с нетерпением сказал Хмурый.
Он и Молчун бесцеремонно сбросили носилки с плеч, однако филин успел взлететь. Пожилой пугач взмыл к потолку, его мощные крылья привели в движение залежный воздух. Старость видна в её бездействии, теперь же в полёте филин впечатлял. Он сел на разрушенную колонну, стянул с глаз очки и замер, глядя на караван, и будто нарочито обходил вниманием мальчика.
– Ух-х! – болезненно выдохнул Хмурый.
Задира вернул приятелю задолженный ещё на поверхности подзатыльник. Оба приняли боевую стойку, чем не на шутку обеспокоили Льва. Кто знает, как чуди привыкли разрешать междоусобные трения. Только после того, как крепыши повалились в борцовских объятиях, смех Задиры раскрыл их дурачество.
– Переведите дух, поделитесь впечатлениями, – заявил Главарь. – Путь до дому долог и меня не прельщает провести его, выслушивая ваши жалобы и сопливую радость.
– По мне, так мы уже дома, – неожиданно пророкотал Молчун.
– Как сказать, – добавил Добряк. – Дом всё-таки там, где беснуются парочка спиногрызов, где любимое кресло. Где запах родной, где вся обстановка так и подмывает улизнуть в кабак.
Лев мог бы не согласиться с ним. Для него дом то место, где тебя ждут, куда тянет сердце, как бы удобно ты ни прижился в другом месте. Стены комнаты в красном доме продолжали окружать прежнее наполнение, но более при мыслях о нем нутро мальчика не трепетало.
– Славная работа требует славного дымка, – сообщил запыхавшийся Хмурый, забивая табаком крепкую трубку.
От него взметнулось маленькое облако, затем ещё одно. Белёсое кольцо Хмурый метко направил в сторону филина. Тот поморщился. Смутная человеческая мимика пугающе часто проскакивала среди клюва и оперения. Остальные чуди присоединились к затее Хмурого, трубка переходила из рук в руки.
Лев отошёл к луже, чтобы не утонуть в табачном тумане. Софья Лукина всегда одаривала красочным словцом мужчин, смолящих сигарету рядом с её сыном, от которого те проглатывали дым.
Едва отражение Льва легло на лужу неожиданный ее обитатель – бледная рыба ушла на дно, взбаламутив воду. Постепенно рябь утихла и обнажила на тёмной глади нечёткий облик черноволосого мальчика.
Холод резал и Лев обхватил плечи руками. В кармане рубашки жалобно хрустнул компас. Сломался он либо в борьбе с верзилой, либо при падении в колодец. Уже не имело значения. Для мальчика болезненней стало осознание того, что он ничего не захватил на память о маме.
Лев едва сдержал чувства, пробирающийся к горлу. Главарь застал врасплох, накинув ему на плечи тяжёлую куртку. За их спиной крепыши делились ужасами, что испытали на поверхности и восхваляли мальчика за хитрость у метро. Похоже, только старший караванщик понимал, что больше чем в похвале и жалости Лев нуждается в толике объяснений.
– Слыхал, у чаровников есть поверье, что тех,