Червоблох. Павел Деникин

некоторые ошибки человек исправить уже не может, как бы он ни старался, как бы ни сожалел, сколько бы ни пролил слёз – не сможет. И такие ошибки часто губят жизнь, потому что не поддаются смирению. Несмирение – практическая смерть при жизни. Особенно, если это касается любви… Тот человек, чей дневник ты держишь, очень любил твою маму и совершил свою ошибку лишь потому, что был чересчур благородным… Надеюсь, когда ты прочитаешь дневник, ты не совершишь ошибку и не станешь кого-то винить или ненавидеть. В мире много чудес, самых невероятных, но они открываются только людям с чистым сердцем. Сейчас твоё сердце чисто. Не очерни его, и ты всегда сможешь увидеть чудеса этого мира, скрытые от большинства людей! Уж я-то это точно знаю, – Виктор Ильич видел, что проповедь его пошла впрок и улыбнулся, подмигнув мальчугану. – Усёк?

      Серьёзные складки на лбу мальчика разгладились.

      – Усёк! – сказал Павлик и тоже сделал лыбу.

      15

      – Боже мой… – прошептал Павел, едва не выронив кристалл.

      Эдди был начеку и подхватил артефакт. Накрыл, спрятал.

      Павел стоял в темноте, но перед глазами плыла яркая картинка из прошлого. Из прошлого, которое подсознательно (или сознательно?) забылось и до этого самого момента казалось лишь памятным воспоминанием давнишнего сна: вроде реальность, но искажённая, только лишь похожая на правду, а на самом деле… А что на самом деле? На самом деле он даже не вспоминал о том, что (показал) заставил вспомнить кристалл. Он помнил то единственное посещение могилы. Тогда ему стукнуло одиннадцать. И с тех пор не бывал на могиле писателя. На могиле своего настоящего отца. А то призрачное явление, едва не сбросившее его со скамейки – нет, не помнил… пока не заглянул в глубину изумрудного свечения. Что бы ни представлял собой кристалл в действительности, но копаться в голове – в памяти – он мастер!

      Или лжец?

      – Что ты видел? – спросил Виктор Ильич. – Что он тебе…

      – Тсс! – запаниковал Эдди. – Тссссссссс!!!

      Виктор Ильич нащупал локоть парня и потянул к себе. Павел не сопротивлялся. Он и сам очень хотел присесть, ноги ослабли и предательски дрожали в коленках. Как у долбаной левретки.

      Глебов опять закопошился. И на этот раз достал горелку.

      Павел бездумно пялился на пламя.

      Виктор Ильич решил не напирать и не лезть с расспросами. Неподготовленному человеку всегда тяжело принимать что-то необычное. По себе знал. Он знаками показал Эдду, чтоб ставил чайник. Сам снял с окна плед и раздвинул шторы. Стало светлее, хотя солнце и успело уже скрыться за макушками высоченных сосен.

      Глебов водрузил на керосинку чайник, тем самым разорвав стопорящую мозг парня нить с внутренним астралом… или где он там завис.

      – А где я спать буду? – брякнул Павел. – Я спать хочу.

      И, получив в ответ очередное глебовское «тсссс!», завалился тут же на топчан.

      16

      – Я должен побывать на его могиле! – во весь голос сказал Павел, очнувшись, как он думал, ото сна.

      Глебов всполошился первым, вскочил и – к окну. «Да что он там пытается