Я и моя семья были тоже носителями русской культуры, и мы эмигрировали в США. Одна семья – не потеря. Но миллионы семей, эмигрировавших, начиная с 1918 года, – потеря невосполнимая.
Часть 1. Довоенное детство
Мои родители – Самуил Абрамович Качан и Зинаида Иосифовна Гинзбург. Это их свадебная фотография. Они поженились в 1930 г.
Глава 1. Дом и родные
И отчее племя,
И близкие души,
И лучшее время
Всё глуше и глуше…
Первую главу я посвящаю моей маме, женщине героической и мудрой, самоотверженной и принципиальной, с крайне обострённым чувством справедливости, родившей меня и взрастившей как в трудные и голодные военные годы, так и в нелёгкую послевоенную пору. На этой старой, поломанной, чудом сохранившейся фотографии моя мама Зинаида Иосифовна Гинзбург (1906—1986)
Первое воспоминание – мама
Первое осмысленное, оставшееся в памяти на всю жизнь воспоминание. Я осторожно открываю дверь и вхожу в нашу комнату. В комнате почти нет мебели – стоит двуспальная кровать, шкаф, моя кроватка и письменный стол. Два больших окна, выходят на улицу Восстания, – комната полна солнцем.
В дальнем правом углу за письменным столом сидит мама и что-то пишет. Увидела меня и улыбнулась. Я бросаюсь к ней, протягивая руки. Она быстро поднимается с места и подхватывает меня. Я обхватываю ее шею и прижимаюсь к маме. Счастье переполняет меня.
Мне было тогда года три-четыре, точно не знаю, сколько. Но вот с этого момента я помню многое, почти все. Помню, что делал, что говорил, что мне или обо мне говорили.
А все самые яркие события остались в моей памяти отчетливо со всеми подробностями. Они со мной, эти картинки, эти звуки, эмоции людей, окружавших меня, последовательность событий, – всё в моей памяти. И первое материнское объятие, которое я помню, первый миг осознанного счастья, – всегда со мной.
Мой родной жестокий мир
Тогда в раннем детстве я жадно поглощал информацию об окружающем меня мире, но мир этот пока был очень узок – он состоял из моих родных, из близких мне людей, и любая информация входила в меня на крыльях любви ко мне. Меня берегли от жестокого мира, в котором они жили, кое-что скрывали, недоговаривали, объясняли не так, как это было на самом деле, и, наверное, я неправильно представлял себе мой мир, тот в котором я жил. А уж что и говорить об остальном мире – мире всех людей! Я его просто не знал.
О, в каком жестоком мире мне предстояло жить! Я знаю, что пик террора Сталина был в 30-х годах ХХ столетия. Но я тогда и подумать не мог, что этот период останется в истории таким кровавым. Да и не только я. Наверное, мало кто из живущих тогда в стране. Для меня это были счастливейшие годы моего раннего детства.
Я