Он согласно кивнул.
– … бог с ними. Дома, пока мы здесь, не страшны, а только интравируют, плывут – понятнее, время у них другое, и вообще – у города теперь иное время, поэтому нам там странно, неуютно и голо, но завтра сам увидишь, почувствуешь. Ты ведь умеешь чувствовать? – спросил старик.
– Умею. – Согласился Он с облегчением, оттого что наконец-то нашел еще одно объяснение странностям, происходящим с ним и псом.
А может, это только помогает, подумал Он, может, я путаюсь? Может, «они» стали более явны в свои закономерностях, а я не улавливаю и не догадываюсь, и старик прав?
– Это ведь они меня назвали Падамелоном… – признался старик еще раз, – все, что осталось после человечества…
– Что осталось? – спросил Он удивленно.
– Мысли, конечно…
Прав-не прав, а теперь мне придется бороться и с ним, подумал Он, и со всем тем, что кроется и стоит за его словами, даже если старик ничего не придумал, все равно это для «них» как манна небесная, как дармовщина, да еще и на халяву.
– Вот имечко. Во сне не придумаешь. Приходят и зовут: «Падамелон… Падамелон…» Иногда стены трясут, а выйти боязно…
Они пересекли двор.
Он все время что-то пытался переспросить у Теоретика…
– … попробуй высунись! Я уж и метлой грозил. Иных ткнешь – и дух вон… иных....
… и все время забывал.
– … а от некоторых возгорает, от тех, кто похож на сухие пеньки…
Под ногами лопалось стекло. Лед в щелях распирал асфальт.
… что-то очень важное, как забытая строфа, как тайное имя…
Голова у него была словно напичкана ватой.
– … но сегодня не придут, сегодня ни один прибор не дотягивает – распыление большое, как при выветривании…
– Что ж так?.. – спросил Он, вконец отчаявшись.
– Кабы я знал… – посетовал старик удрученно, и выдохнул винные пары.
И Он понял, что ему снова не дают додумать какую-то важную мысль.
– Спеленало… – Догадался вслух. В который раз – привычно, обыденно, как дышать, как есть…
– По боку нас, по боку… – закивал старик.
– Не логично, – сказал Он, все еще думая о своем, – не ло-гич-но!
И старик радостно полез за заветной бутылкой – ничего не понимающий, убогий, грязный, последний из умников, если верить бреду, вообразивший, что что-то может, завязший по макушку (впрочем, мы все завязли), не понимающий, что, быть может, с ним ведут игры, тешат самолюбие, чтобы он только оставался человеком, а не скатывался до животного состояния. Цель оправдывает средства, – а вдруг что-то выйдет? А не выйдет – и так уж наворочено – дальше некуда, надергано и посажено в спешке и бестолковости.
– Есть же где-то кончик? – спросил Он, больше обращаясь к себе, чем к Теоретику, и оставляя попытку покопаться дольше, – за который надо ухватить. Есть!?
Было привычно одиноко, – туповатое состояние, от которого тебе нельзя откреститься; было-стало, кто разберет, залогом теперь уже чужих мыслей, чужого будущего