Убийство. Возрождение. Леонтий Петрович Фомин

кался. Как вчера помню, как я тут кружился в вальсе, который мы ставили две недели. Как я тогда боялся, что что-то сделаю не так, что-то забуду или просто запнусь. Партнёрша же меня успокаивала и говорила: «Макс, всё будет хорошо». Её вкрадчивый голос и вправду был словно волшебным. Он меня поставил на место, убрал из рук мандраж и этот день стал одним из лучших в моей окончившейся жизни. Все были прекрасны, абсолютно, кроме жирной старухи завуча, которая наш класс вечно оскорбляла. Мы кружились, кружились, кружились! Её обжигающее страсти дыхание, её взгляд полный радости и сосредоточения я бы хотел ловить ещё тысячи и тысячи раз, и всё бы оно не прекратило возбуждать мою радость и боль, за то, что это всего лишь первый и последний раз. Будто бы это и вправду тот зал, хотя…вот надпись на стене же! «Артур + Настя = любовь». Это мы написали маркером ещё в шестом классе, когда узнали, что наш товарищ неровно дышал к однокласснице. Какие же мы были жестокими, но это такой возраст, видимо. Чувство стадного инстинкта отупляет разум и делает жестокими даже самых добродушных. Видимо это и вправду зал моей школы, но как я здесь появился?

      Перед сценой стояли стулья, а на них-люди. Все они были спиной ко мне, поэтому по затылкам не мог определить, кто это. Один из людей развернулся и это оказалась моя прабабушка, покойная.

      – О! Внучок! Что-то ты слишком быстро к нам пришёл, жаль… Ну, иди-ка на сцену.

      Я прошёлся до сцены, поднялся и увидел лица тех, кто сидел перед мною: прабабушка, дедуля, тётка и два моих друга. Все они сидели в белых рубашках, будто бы аж светились. Брюки, туфли на ногах, даже носки, всё было светящимся белым.

      – А вы чего тут то?– сказал я.

      – Эх, Максимка, это мы спрашивать должны были- ответил мне дедушка, такой же весёлый, с такими же седыми и шикарными усами, какими я помнил при жизни его. – Мы, вот, тебя встречаем. Ты чего так быстро то к нам намылился?