Картушка компаса побежала вправо, я привычно прижал костыль, и стрелка положения руля на циферблате переместилась, но курс не восстанавливался, а корпус «Стремительного» судорожно завибрировал.
– Что такое, что такое? – капитан Приходько, крупный и рыхлый мужчина лет сорока пяти, встревожено повернулся ко мне. Я пожал плечами.
– Не знаю. Руль перестал слушаться.
По корпусу прошла новая волна вибрации. Противно заскрежетал телефон связи с машинным отделением. Капитан схватил трубку.
– Что там еще у вас? Что значит, левая машина встала? Так чините быстрей! Каких еще два часа!
Приходько в сердцах бросил трубку.
– Маслопупы долбанные. Два часа им надо! На стоянке пропьянствовали, а теперь трудовой героизм проявляют! А что у нас всего две мили до полутораметровой банки и ветер в ту сторону – им наплевать.
– А одна машина не вытянет? – осторожно спросил я.
– Нас одних вытянет. А с лихтером – разве что на месте удержит. На якорь становится надо.
Капитан подошел к радиотелефону и нажал кнопку вызова.
«Амбарчик», «Амбарчик», я «Стремительный», срочно выйдите на связь. Прием».
Некоторое время мы вслушивались в потрескивающий эфир, затем капитан повторил вызов.
– Электричество экономят, – предположил он. – Попробую прожектором посигналить.
Он распахнул дверь на крыло, расчехлил прожектор, включил его и, поиграв светом, нацелил мощный луч точно в окна рулевой рубки «Амбарчика». Вернувшись в рубку, он еще раз попробовал радиотелефон. «Амбарчик» не отвечал. Капитан понаблюдал в локатор за чертой далекого берега и с удовлетворением отметил, что мы, хотя и медленно, но все же продвигаемся вперед на одной машине. И в этот момент корпус буксира вновь задергался, словно в эпилептическом припадке, а еще через несколько секунд наступила тишина. На этот раз полная. Если не считать свиста ветра и плеска волн. Одновременно на «Стремительном» исчезло электричество. Секунду спустя тусклым светом засветились лампы аварийного освещения. В полной тишине по трапу прогрохотали торопливые шаги, и на мостик вбежал штурман Дзюба.
В прошлой, до Заполярной, жизни Дзюба был капитаном китобойного судна, по восемь месяцев подряд проводил в море, штурманское дело знал в совершенстве. На Север, по словам его супруги и нашей буфетчицы Аллы, он попал за то, что начистил физиономию помощнику по политической части, начистил по делу, но при разборке у начальства не сдержался и откровенно высказался о партийной работе на флоте вообще. Капитан, бывший речник, в присутствии Дзюбы явно тушевался.
– Вот так, вот так, доплавались! – сказал он при виде штурмана. – Сначала одна машина встала, стармех два часа на ремонт потребовал, а теперь – все! Все! Полный ноль. Даже света нет.
Дзюба склонился над картой.
– Гнилое