клюнийских идей. Широко разлились теперь волны преобразований по Германии. Конечно, участь трех прелатов не могла устранить вполне симонию за Альпами – там по-прежнему шла торговля епископствами и аббатствами, – но теперь все знали, что виновных ждет в Риме суд и наказание. Жители городов и монахи аббатств, куда присылали запятнанных симонией пастырей, обращались теперь к папе “за помощью против волков, угнетателей овец Христовых”. Гильдебранд никогда не отказывал в содействии, и следствием его вмешательства неизбежно было низложение недостойных. В силу этого число сторонников папства все возрастало. Заручаясь союзниками в Германии, архидиакон не забывал и Италию. Здесь он нашел самых надежных и верных друзей в тосканской графине Беатрисе и ее дочери Матильде, ревностно истреблявших в своих владениях симонию и брачную жизнь духовенства. Особенно близка была Гильдебранду молодая Матильда, умнейшая и даровитейшая женщина своего времени. Современникам и потомству казались подозрительными ее отношения с вождем реформы. Враги безбрачия с жадностью ухватились за предлог, чтобы подорвать нравственное обаяние Гильдебранда, забросать его грязью и показать всему миру, что он первый не соблюдает постановления, исполнять которые заставляет других. Но эти нарекания лишены всякого основания: не как нежный обожатель, а как священнослужитель и духовник мог Гильдебранд приковать к себе такой характер, каким обладала Матильда; ее несколько мужская природа и по воспитанию совершенно чужда была чувству земной любви. Еще ребенком она почти постоянно видела мать в обществе священнослужителей, слышала их разговоры о суете и греховности всего земного, о прелестях самообуздания, созерцательной жизни и умерщвления плоти, о той великой награде, которая ждет за эти подвиги на небе. Это направление воспитания дано было по почину и усмотрению Гильдебранда, для которого в высшей степени важно было, чтоб такая могущественная владетельница и соседка являлась преданнейшей дочерью святой церкви. Отдавшись всецело, под влиянием впечатлений детства, делу реформы, Матильда, в силу своего природного ума, расширенного и обогащенного широким знакомством с духовной письменностью, увлеклась величием преследуемой Гильдебрандом цели – хотя бы насильственного спасения человечества и неуклонно стремилась к тем же идеалам, какие воспламеняли могучий гений ее друга. Эта-то общность воззрений поставила их в тесную связь, показавшуюся грязному воображению подозрительной и не совсем чистой.
