О первых годах жизни Говарда лучший его биограф Диксон говорит: “...никто не замечал печати гения на спокойном, болезненном лице маленького Джона; никто по нему не мог бы предсказать великой будущности ребенка, – хотя всякий, знающий этого мальчика, любил его, но эта любовь больше походила на жалость; никто ему не удивлялся, никто его не замечал. Он не останавливал на себе внимания, – если же проблески душевной простоты, скромности и доброты и обращали иногда на себя взоры окружающих, то только случайно и на мгновение. Нравственные, душевные особенности детей редко становятся предметом наблюдения, редко возбуждают удивление в той же мере, в какой замечаются умственные способности ребенка. Прав ли свет, делая такое различие? Широкая нравственная мощь натуры более важна для счастия и благоденствия человечества, чем великий ум; но, к несчастью, одна только сторона человеческой души господствует в мире: диктует законы, председательствует в судбищах и все завоевывает для себя. Спокойный, терпеливый ребенок, прощающий обиды, не привлекает к себе внимания окружающих, не вознаграждается их похвалой, и лишь ребенок бойкий, нетерпеливый, резкий и самоуверенный в своих детских суждениях становится предметом всеобщих ласк, удивления и похвал”.
Когда наступило время позаботиться об обучении Джона, мальчик был отдан в школу пастора Джона Ворслея. При выборе учителя отец Говарда, не имея намерения дать своему сыну какое-либо специальное образование, руководился исключительно своими религиозными воззрениями, и неудивительно, что выбор его пал на человека, не столь сильного в познаниях, сколь крепкого в своих религиозных убеждениях, вполне соответствующих его собственным. В этой школе, несмотря на семилетнее пребывание в ней, юный Джон мало преуспел.
По собственному заявлению Говарда, сделанному много лет спустя, он оставил школу Ворслея, не научившись в ней почти ничему. Нельзя не признать, что малоуспешность первоначального обучения Джона была чрезвычайной. Ее объясняли неспособностью учителя, но такое объяснение едва ли будет достаточным. Вероятно, это зависело также и от самого ученика. Нам кажется, что на развитие и образование Говарда сильно повлияло общее направление, данное его воспитанию и сохраненное филантропом во всю его жизнь: молодой ум Джона старались направить к одному – к твердости и неуклонности в религиозных принципах, его упражняли в беспрекословном подчинении предписаниям религии. Задача первого учителя Говарда состояла, очевидно, не в развитии мышления и ума ребенка, а, если можно так выразиться, в дрессировании души его. Это было спартанское воспитание духа, наподобие спартанского упражнения тела. И кто знает, может быть, влиянию этого скромного сельского учителя, не сумевшего научить мальчика латинской и греческой грамматике – этому краеугольному камню образования первой половины XVIII