Замир имел чувство юмора. Он кидал нужную сумму сдачи и постоянно говорил всем: «Столько хватит?».
«Хватит» – отвечали ему мужики с благодарностью.
Меня он увидел и поздоровался: «Еге-гей. Сейчас. Секунду подожди!».
Старик отпустил клиента и перешел к обслуживанию меня.
Я взял энергетик, жвачку, и шоколадку.
– Еще что? – спросил Замир.
– Все, – говорю я.
Он начал считать сумму, и в моменте расспрашивать меня о том, что же я тут делаю, в деревне.
– Я доучиваюсь.
– Здесь, в Тбилиси?
– Да.
В это время в магазин зашли двое молодых парней.
Говорили они о чем-то своем, болтали, потом поперлись к стойке с энергетиками. Один говорил другому:
– Нет-нет, я заплачу! Я заплачу!
Замир увидел это и начал шутить в своей манере:
– Ну, а ты делай вид, что, типа, достаешь, пока он расплатится уже, – говорил он другому. Пацаны не смеются, а я смеюсь. Смешно же.
Они, как и другие, оглядывают меня. Кто это такой? Откуда взялся он тут? Здесь Замир решает разрулить ситуацию
– Вы узнаете его? – спрашивает он пацанов.
Пацаны теперь уже начинают в открытую рассматривать меня, а не исподтишка, и гадать – кто я? А я, действительно, думаю про себя: а кто я?
– Совсем не знаю, – говорит тот, что расплатился, и улыбается мне в лицо. Тут Замир переходит на русский, до этого ведь все общались на азербайджанском.
– Как не знаете? Это сын Рахиба! – говорит он.
Он говорил с акцентом, как и все гразы: как ни знаэте? эта сын Рахиба!
Пацаны снова улыбаются.
– Если так, то давай поздороваемся, – проявляет инициативу один из них.
«Поздороваемся» – имеется ввиду: пожмем руки и поцелуемся по-кавказски.
Все кавказцы так здороваются. Я так не привык здороваться. И целоваться так не привык. Сколько ни учи меня – не привыкну.
«Откуда же он знает моего отца?» – думал я по возвращению из маркета.
Первым делом, как я зайду к дяде, мне хотелось навестить своего троюродного брата и других дядюшек с тетушками. Сначала я пошел к троюродному брату, к Сархану. Сархану сейчас уже больше тридцати, если мне не изменяет память. Уже двое детей. Машина – опель «Корса» девяносто пятого года. Обрисовали себе его?
Сархан, если честно, никогда не испытывал какой-то особенной симпатии ко мне или к нашей семье. Он был из простых, из тех, кто за себя боролся, не за других. В глубине своего сердца я чувствовал какую-то обиду к нему, к его отцу, что они такие, как бы мне лучше выразиться? Некомпанейские, что ли. Ведь мы же имеем родственные связи, как такое возможно? Я этого не понимал
Но навестить бы его надо: просто руки пожать. Как дела узнать.
Бордовая их крыша пылала от солнечных лучей. Открыв калитку, я оказался в гробовой тишине, там никого не было. «Корса» стояла, как и