Как-то раз к вечеру старшина принес Сокову старые кирзовые сапоги. Соков попробовал их, они были ему в аккурат, хоть и рваные. Теперь Соков стал уходить по делам в тылы. Иногда день или два он не появлялся на мельнице. Возвращаясь он говорил:
– Задержали по политделам!
Чем ярче грело солнце, тем голоднее становилось с каждым днем на мельнице, тем чаще политрук Соков уходил в батальон по политделам. В Журах стоял штаб батальона, в Шайтровщине – полковые тылы. Там ели, пили, курили и обедали регулярно/, пользовались парными баньками/. Чем занимался там Петя, трудно сказать. Он мне не подчинялся по службе, я его не спрашивал. Я старался не вникать и не вмешиваться в его дела. Разговор на эту тему я не заводил, лишних вопросов по поводу его отсутствия не задавал, и сам он, когда возвращался на мельницу, о том ничего не рассказывал. Но иногда возвращался и приносил небольшую щепоть казенной махорки. И тогда из газетной бумажки солдат заворачивал козью ножку, раскуривал ее и пускал по кругу. Собирались все на крыльце, курили по очереди по одной затяжке. Махорку нам, считай, не выдавали целый месяц. Курнув махрятины и распалив душу, солдаты на следующий день дергали паклю из стен избы и курили ее. От такого курева першило в горле и било кашлем, всю душу выворачивало наружу.
Здесь на мельнице с точки зрения войны по-прежнему было тихо и спокойно. Дистанция между нами и немцами была приличная. Немцы в нашу сторону не стреляли, мы их тоже не трогали. Солдаты на мельнице привыкли к безделью, они даже забыли, что они на переднем крае. Продолжали усердно топить печи, по дощатому полу ходили босиком. В каменном подвале в такую сырость и холод по-прежнему сидели живые люди. «Страшный холод и сырость, – думал я, – пронизывает их, и согреться негде. Траншею до подвала еще не докопали. Солдаты продолжали бегать и ползать по тропе». Я вспомнил своих солдат и оценил свое теперешнее положение. Подвал в моём представлении был загробным миром. Теперь я не жалел, что меня отстранили от роты. Жаль было только солдат, к ним привыкаешь, особенно в тяжкую минуту. Судьба вырвала меня из каменного подвала, я почувствовал себя живым. И кроме того, я навсегда избавился от /пакостей/ Савенкова. С прошлым было покончено. Комиссар Козлов с пристрастием допрашивал Сокова:
– Как там лейтенант? Обрисуй мне его моральное состояние.
Как рассказывал мне Соков, он отвечал:
– Обыкновенное, как у всех!
– Ты,