Если бы я имел в виду позабавить вас, я мог бы долго говорить вам о риторике, о той риторике былой схоластики, которую клали в основу воспитания оратора. Я поставил себе целью кое-чему научить вас, мои младшие товарищи, и потому я должен выбросить за окно риторику, потому что риторика, запомните это, никогда не сделала ни одного человека оратором. Риторика обучает искусству расцвечивания мысли, нацепливания на нее цветных ярлыков. Оратор – это, простите за выражение – поставщик здоровых, настоящих, хорошего качества продуктов. Ритор – это мелкий лавочник; ему мало дела до того что его пакеты содержать подкрашенные леденцы, – лишь бы они, наваленные в углу витрины, производили эффект. Оратор – инженер: он строит машины для оттачивания человеческой мысли.
Лавочник может иметь иногда успех перед собранием невежественных ротозеев, но когда он пробует проникнуть в душу судьи, то он напрасно лишь тратит свой труд и губит свои товары.
Детская риторика наших школ оказывает на молодого адвоката самое печальное влияние. Трактаты по риторике дают ему самые глупые советы: он появляется на суде с памятью, обремененной всеми путами векового педантизма. Он входит в зал заседаний. Вот знаменитый адвокат; его слушают с глубоким вниманием, между тем его речь не построена по плану, так настойчиво рекомендованному в школе: «Итак, риторика ни на что не нужна», сказал бы себе неофит, если бы его профессор, ловко поместившийся между здравым смыслом и наукой, которую он обязан преподавать, не вышел бы в свое время из затруднения, объяснив ему, что опытные, старые ораторы могут позволять себе вольности, что вольности эти придают даже красоту их речам; но что молодые люди – новички должны подчиняться правилам, если хотят приобрести способность оценить позднее, когда станут сами опытными, что значить иногда употребить какую-нибудь великолепную неправильность.
Бедный малый не понимал, что его профессор в глубине души так же верит в риторику, навязанную ему школьными программами, как Фонтанароза в свое целебное средство. Я знавал таких профессоров риторики, которые смело, с риском быть обвиненными в новшествах, пренебрегали старой методой, энергично призывали своих учеников к личному свободному труду, развивали в них мысль, способную рождать идеи, а не строить из гнилых досок подпорки для чужих мыслей. Правда, это были выдающиеся люди, и, как это бывает лишь с действительно редкими энергичными умами, они не были подавлены школьною рутиною.
Молодой стажер готовит свою первую речь. Целые дни, недели, месяцы размышляет он над ее содержанием, обдумывает выражения, жесты, и дикции. По ночам ему грезятся блестящие уподобления, ядовитые змеи ироний, рычащие псы грозных обличений. Горничная его матери застает его произносящим речь перед зеркалом, подобно Демосфену на берегу моря.
Наконец, настает великий день, день судебного заседания, день, когда откроется миру великий талант и будет награжден достойным триумфом.
«Господин