– Ты знаешь, что произошло в “Гиперкоре”? – спросил Тупра, успев проглотить четыре или пять бравас, которые теперь вроде бы предназначались для меня, так как из‐за его прожорливости я остался голодным.
Тем временем другие посетители, более спокойные, поспешили занять освободившийся рядом стол, и было трудно поверить, что 6 января нашлось столько желающих посидеть на террасе, хотя обычно в этот день люди предпочитают просто выходить на прогулку целыми семьями и глазеть по сторонам. Тупра опять произнес “Хайперкор”, и я хотел было поправить его, но решил, что это не имеет никакого смысла, так как большинство англичан невосприимчивы к другим языкам и к особенностям их фонетики – совсем как испанцы или даже хуже испанцев.
– Да, Тупра, знаю, ты мне об этом уже напомнил: девятнадцатое июня восемьдесят седьмого года, автомобиль-бомба взорвался у торгового центра. Двадцать один погибший и сорок пять раненых. Среди погибших пятеро детей. Младшему пять лет. – Я все еще не отвык без труда держать в голове кучу информации.
– Я имел в виду не это, – перебил меня Тупра. – Это пустые и холодные цифры, голый итог, с которым остаемся все мы – начиная с судей и кончая авторами энциклопедий. А ты знаешь, как это произошло, отчего погибли погибшие и что с ними случилось? С теми людьми, которые вышли из дому и отправились за покупками? И наверняка никакой срочности идти за покупками у них не было.
– Я находился тогда не в Испании, Берти. Поэтому не мог знать подробностей, и, скорее всего, об этом ничего не читал и ничего не слышал. Меня ведь официально признали умершим, помнишь? Это было твое распоряжение. И теперь я вряд ли хочу узнавать детали и забивать себе голову лишними ужасами – мне и своих достаточно. К тому же легко могу представить себе всю картину. Видел, что остается после взрыва таких устройств. – Я немного помолчал. – Пойми, даже если бы я был тогда в Испании, это бы мало что изменило. В те годы здесь совершалось столько терактов, что они стали восприниматься почти отстраненно. Сейчас их тоже устраивают, но реже, поэтому каждый лучше запоминается. Как и те, что были в Ольстере. Если ты решишь коснуться деталей, они, пожалуй, покажутся мне куда более жуткими, чем показались бы тогда. По прошествии времени мы, оценивая минувшие события, острее испытываем удивление и страх. Безмерно изумляемся и спрашиваем себя, как такое могло быть.
Но мои рассуждения мало интересовали Тупру. Он хотел, чтобы я наконец‐то взглянул на фотографии, уже давно снова лежавшие на столе. А еще он хотел, чтобы я сказал “да”, то есть согласился разоблачить одну из запечатленных на них женщин. По правде сказать, любопытство уже побеждало, и мне становилось все труднее отводить глаза от трех снимков, от трех этих лиц. Хотя, вполне возможно, там были не только лица,