Кино и немцы. Темиртас Ковжасаров

и не получил. Ты сегодня уедешь. Я старая уже, а Михею и вовсе уже под девяносто – нас, наверное, больше и не увидишь никогда. Так вот, слушай. В тридцатые ещё годы, пошёл Михей с двумя товарищами по тайге золото искать. Пробродили всё лето и осень. Заплутали. Посёлков то тогда совсем мало было в этих краях. Припас у них вышел. Морозы начались. В общем, оголодали они страшно и в муке голодной, Михей с товарищем сговорились, и убили третьего. А потом и съели его. Выжили. Вышли к жилью. Про товарища сказали, что в тайге сгинул. Обычное дело. В войну второй погиб, а Михей всю прошёл. Сам смерти искал, геройствовал. Пришёл с войны весь в орденах – медалях. Стал людей лечить, всем помогать, да молиться день и ночь. Вот так и прожил всю жизнь, всего себя людям и Богу отдавая. А теперь помирать боится. Ведь это смертный грех – человека, себе подобного, съесть. Вот так вот!»

      Тётка закончила свой рассказ, долго смотрела в окно, потом перекрестилась на тёмную икону в углу и что-то зашептала. В моей подростковой голове это потом долго не могло улечься на свою полочку. «Как же так?! – думал я – Один из самых светлых, добрых, красивых и праведных людей, которых я видел в своей ещё недолгой жизни и вдруг – людоед?!» Честно говоря, это и до сих пор не нашло законного места в моей памяти и оценки своей не нашло. И осуждать деда Михея я до сих пор не смог себе позволить. Да и нет у меня такого права. Слишком трудные задачи порой ставит перед нами Всевышний…

      Дядя Яша

      В  семьдесят пятом, наша семья переехала из Астрахани в Забайкалье. Небольшой городок был «закрытым» – не обозначался даже на картах, а население почти полностью работало на горно-обогатительном комбинате, производящем жутко засекреченное сырьё для нашей оборонной промышленности.

      Министерство обороны обеспечивало на всей территории городка и в окрестностях особый режим бытия. Местная милиция, например, не подчинялась ни районному, ни даже областному начальству, а непосредственно была – в московском управлении. В общем, довольно интересное было местечко, и люди в нём жили интересные.

      Мне, двенадцатилетнему мальчишке, после Астрахани с её ласковой Волгой, жарким летом, степями и полупустыней Баскунчак, близким Каспием, на котором всю свою жизнь капитанил на рыболовном сейнере мой дед, всё здесь, в Забайкалье, казалось совершенно необычным, новым, как будто я попал в другую страну. Даже говорили здесь по-другому.

      Местный диалект и обычаи поначалу даже несколько пугали меня. Как-то мама послала меня с небольшим поручением к своим знакомым. Открыв дверь на мой звонок, хозяйка – женщина лет сорока, крепко сбитая, очень смуглая, темноглазая, некоторое время пристально вглядывалась в меня, а потом вдруг зычно и быстро заговорила, ошеломив меня эмоциональным напором и смыслом слов: «Андрюшка! Фу! Какой ты страшнОй! Тьфу на тебя! Сестрёнка то твоя Лариса – бравенька! А ты страшнОй! Ну, проходи, проходи давай! Ты вот туто-ка иди, – мы полы красим. Вот посюда иди, где газетки то лежат!» Совершенно