Определить долю творческого содержания в том или ином художественном тексте весьма сложно. Так, например, автор может воспользоваться существующим сюжетом, не скрывая исходного текста, как это сделал Т. Манн в романе «Иосиф и его братья», или предложить свое развитие исходного сюжета, комментируя его, как это сделал М.А. Булгаков в романе «Мастер и Маргарита». В таких случаях нет оснований для того, чтобы говорить о профанизации исходного текста и деформации коммуникации. Спорным моментом для квалификации того или иного произведения как эрзаца является и ремесленный текст, например, в жанре дидактической мнемонической рифмовки или скороговорки. Граница между креативным и рутинным текстом весьма подвижна, и критерии для отнесения того или иного коммуникативного произведения к художественному либо какому-то другому дискурсу субъективны.
В эпоху А.С. Пушкина альбомные стихи рассматривались как поэтические тексты, а в наше время любой пользователь интернета может разместить в сети свои тексты под настоящим или придуманным именем. Читатель и критик могут определять художественный (или научный) уровень текста, степень его оригинальности и, если речь идет о произведении прошлого, степень влияния этого текста на творчество последующих авторов.
Анализ психологически релевантных признаков близких категорий креативности и эвристичности показывает, что к таким признакам относятся оригинальность замысла и богатство символических ассоциаций, которыми оперирует индивид, а также скорость порождения новых идей и способность быстро переключаться с одной идеи на другую. По-видимому, первые два признака, результативные по своей сути, относятся к креативности как способности человека, воплощенной в том или ином произведении, а вторые два признака характеризуют эвристичность как интуитивный поиск нестандартного решения. Соответственно, показателем отсутствия творческого содержания в тексте может служить предсказуемость и ассоциативная бедность произведения. Примером такого произведения может быть процитированный или придуманный авторами романа «Двенадцать стульев» стишок некоего цензора Плаксина: «Скажи, дорогая мамаша, какой нынче праздник у нас? В парадном мундире папаша, не ходит брат Митенька в класс» (Ильф и Петров). Массовая культура в своих худших образцах производит огромное количество подобных вульгарных текстов.
Если одной из функций духовного общения является самопонимание, то замещением этого трудно достижимого состояния выступает имитация самопонимания, состоящая в демонстрации внутреннего единства воли, чувства и разума человека, якобы открытого для общения с другим. Общение ради самопонимания осуществляется в специально созданном для этой цели речевом жанре – в дневнике. Показателем деформации такого общения является дневник, предназначенный для прочтения посторонними. Характерной особенностью современной массовой культуры, многократно усиленной