Люба немного задремала под ватником, когда почувствовала, что Василий тянет ее за цепь к себе. Она поняла, что им надоели карты, и они в очередной раз решили развлечься. Вздохнув, она поднялась с пола и встала перед ним. Как всегда, он говорил с ней, как с собакой, исключительно тоном коротких приказов.
Василий сидел на табурете в позе самодержца, широко расставив ноги, жестокими глазами глядя на свою пленницу.
– Голая! – Она разделась и встала перед ним. Китайцы заинтересованно наблюдали.
– Глаза в пол! – Не было смысла приказывать, ее глаза всегда были опущены.
– На колени! – Она встала перед ним на колени, в душе в тысячный раз повторив фразу: «Будь ты проклят!»
– Поклон хозяину! – Она поклонилась, произнеся в душе еще одну фразу: «Чтоб ты сдох!»
– На четвереньки! Ближе! Ближе! – В его руке появился ремень.
– Любить хозяина! – В ее глазах появились слезы. «Господи! Убери их из моей жизни!» Но он схватил ее за волосы и рванул к себе. – Любить, я сказал! – добавил он и хлестнул ее ремнем.
Самые гнусные, самые мерзкие и грязные издевательства и пытки, унижающее ее женское и человеческое достоинство, продолжались, как всегда, несколько часов. Но проглоченная обида и унижение все же лучше, чем смерть. Китайцы смеялись и иногда, когда что-то из грязного спектакля им особенно нравилось, хлопали в ладоши.
Эти спектакли с несчастной пленницей происходили почти ежедневно, и Василий каждый раз вносил все более изощренные способы пыток и унижений. Иногда он перекидывал цепь через крюк в стене и медленно подтягивал ее вверх все выше и выше, до тех пор, пока она почти не доставала до пола. Какая это была мука! Металлический ошейник постепенно сдавливал шею, перед глазами мелькали фиолетовые круги и вспышки, она медленно задыхалась и почти теряла сознание. Однажды она на пике своих мук обмочилась, и это вызвало такой смех китайцев и такое возбуждение Василия, что он тут же швырнул ее на нары и полумертвую изнасиловал с особым бешенством. Старый китаец наблюдал за изнасилованием и от удовольствия поднял вверх большой палец.
Состояние Любы, моральное, душевное и физическое, в последнее время оставляло желать лучшего. Она сильно похудела, осунулась, глаза окончательно потухли, в них уже не было никаких признаков жизни. Она понимала, что, скорее всего, не доживет до лета, и скорее всего, не сможет освободиться. Время шло, а чуда не происходило.
Она окончательно надломилась, не хотела жить, и стала все чаще задумываться о том, чтобы покончить с собой, не в силах более терпеть пытки и издевательства. Ее тело было постоянно избито, искусано, изломанно ненасытным маньяком, ее жизнь превратилась в непередаваемый кошмар, ее душа уже не выдерживала того, что она терпела ежечасно.