Второе, чем я занимался, было программирование. У меня был компьютер ZX Spectrum, на который я загружал язык Cи с магнитофона и писал дома программы (Бейсик был встроенной его операционной системой). Вместо монитора Spectrum подключался к телевизору, и я гораздо чаще использовал телевизор именно как монитор, чем по основному его назначению. Я не преследовал конкретных целей, но практиковался с численными методами вообще, не забывая, конечно, и поиграть в игры. Кроме того, в Техноложке я еще курса со второго посещал по своей инициативе компьютерный класс, где стояли компьютеры ДВК, на которых удавалось что-нибудь программировать, и даже однажды напечатал там курсовую работу по вычислительной математике на примитивном редакторе, что с непривычки заняло весь семестр, много дольше, чем собственно решение краевой задачи про пластину из этой курсовой. «Ну и зачем это?» – только и спросил завкафедры вычмата, принимавший курсовую. «Компьютер осваиваю», – говорю. Тот только пожал плечами. Оценку это не повысило. Но компьютеров, совместимых с IBM, практически не было и на пятом курсе, когда я вернулся с первой практики в ОИЯИ.
После занятий я уезжал то в Морозовку, где перестирывал пеленки, кипятя для этого воду в ведре нагревателем, программировал и учил английский, то в общагу. Общага давала мне опыт другого плана, чем жизнь в семье. Там я жил в комнате с друзьями-однокурсниками из других групп, Сергеем Горбатенко и Азгаром Ишкильдиным, и мы много дискутировали с ними обо всем интересном, обычно вместо подготовки к занятиям. Больше, чем учебной литературы, я перечитал там одних трудов Карлоса Кастанеды, которые мы затем бурно обсуждали. Этот автор в 1990-е в Питере был на пике популярности. Читали и обсуждали мы все подряд: справочники по магии,