Юст переглянулся с Сю-Джин, потянулся мысленно, стукнул в мозг.
«Я останусь пока здесь, – передала она. – Тут достаточно тех, с кого не стоит спускать глаз. Если что – у тебя есть передатчик».
Юст кивнул. А знакомая Сю-Джин в голубой тунике не спускала с него оценивающего и крайне заинтересованного взгляда.
Вместе с остальными лиорентийцами Юст пошел к лагерю. Они принялись разбирать палатки, перетаскивать и грузить на шлюпки вещи, делая при этом вид, что на берегу не толчется два десятка магов.
Контролировал ли он ситуацию полностью? Однозначно нет. Даже сверхсознание не контролировало, и это Юста бесило. Он ощущал витавшее в воздухе напряжение, а спина между лопаток чесалась от буравящих ее взглядов магов. Он позволил себе выдохнуть с некоторым облегчением, лишь когда большая часть вещей была погружена, все шлюпки, кроме последней, отплыли и ничего страшного не произошло.
Остатки покинутого лагеря выглядели неуютно. Несколько неразобранных еще палаток, в том числе и его собственная. Юст зашел внутрь жилища, служившего ему верой и правдой больше двух с половиной лет, закрепил полог. Рукомойник у входа, сундук, складная мебель, тумбочка, книжки, зеркало.
Он не удержался и стал рассматривать свое отражение. Вспомнил, как вчера утром брился, глядя в это самое зеркало. Был ли он сейчас уже совершенно другим человеком? И дело даже не в осунувшемся лице, напряженном взгляде и катастрофически короткой стрижке – Тэт, конечно, удружил, чтоб его… Да и человек ли Юст сейчас вообще или связующий узел распределенного сознания?
Он изменился. Да. Какие-то переключатели в мозгу щелкнули и закрепились в другом положении. Но по самоосознанию, по ощущениям – это был все-таки он, Юст Хольгерстон – вполне знакомый и горячо любимый, несмотря на все свои недостатки – с закидонами, дурацкими принципами, манипуляциями, самолюбованием, подавленными комплексами и страхами. Сейчас появились еще новые страхи, будто старых не хватало – страх потерять свое «я» в этом распределенном сознании, и страх, что всему, вообще всему, может настать конец.
В целом, принимая во внимание сложившиеся обстоятельства, несмотря на слегка усталый вид, он нравился себе даже больше, чем раньше. Собранный, сосредоточенный и целеустремленный, и черты лица, казалось, стали жестче. Что-то явственно проступило в нем такого, что прежде было лишь наметками. Стержень, вокруг которого все строилось. Осознание и принятие своей цели? Готовность идти до конца? Бесстрашие? Нет, бесстрашие тут не подходило. Ему вполне себе было страшно и сейчас – много за что. При этом страх за собственную жизнь находился где-то в самом конце списка. Существовали вещи намного более важные, за которые стояло бояться.
Интересно, была ли лично у него сейчас свобода воли? Ха! Да о какой свободе воли может идти речь, если он обязан вытащить всех отсюда и вернуть невредимыми домой?
Продолжая