Сестры не могли себе этого простить, но все же в один из дней украли отцовскую рубаху и портки, нарядные, практически что новые, украшенные аккуратной вышивкой, сделанной с любовью и уважением. Это было рискованно и оставалось только надеяться что он не решит надеть их на предстоящую воскресную службу. Так же плетеные им лапти на смену и яломок из сероватого войлока, от летней жары, да зимнего холода. Долго думали взять что у матери, но Василиса не могла позволить этому случиться, она знала как матушка дорожила своим нарядным сарафаном и понёвой, и отдала все свои одежды, кроме тех что были на ней. Со временем она сможет найти им замену, а Прасковье они нужны уже сейчас. А вот уже пошитые свадебные одежды Прасковья брать отказалась, не хотела их видеть и вспоминать, тем более это был подарок от Антипа Ермолаевича, который он может потребовать вернуть.
За два дня до воскресения, поздним вечером, все было окончательно готово. Вся семья собралась к ужину, на столе стоял небольшой черный котелок, только что вынутый из печи, с постной кашей из репы. Небольшая молитва перед едой с благодарностью, первым к еде тянется отец, как главный в семье, и в тот же миг стук в дверь.
Стук так поздно в дверь всегда плохой знак, в это время обычно идут с плохими вестями. Через секунду стало понятно что это не аккуратный стук соседа, а яростный бой с желанием выбить толстое дерево. Значит случилось что-то ужасное или же случится в ближайшее время.
Каждый обитатель дома вздрогнул, Ваня же, только уснувший в своей люльке, громко заплакал, тем самым громче всех показывая свое недовольство. Мужчина, отложив ложку на край, медленно поднялся из-за стола и направился отпирать двери. Все остальные так и остались сидеть в тишине и гадать что случилось. Было слышно как он вышел сначала в сени, пересёк расстояние в один шаг, убрал тяжёлый засов и с характерным скрипом распахнул дверь. Послышался хриплый мужской голос, что он сказал – было не разобрать, ясно только, что тон был резкий, привыкший не принимать, а только отдавать приказы. Снова шаги и вот в избу входят трое мужчин, близкую принадлежность к помещичьему двору было видно в каждой детали и в каждом клочке ткани, лежащей на их плечах.
Не положено было просто сидеть при приходе высших по уровню людей и все женщины сразу встали со своих мест. Медленно пятясь назад к одному из темных углов они не сговариваясь столкнулись и потупив взгляд в пол, пытались не показывать охватившего их страха. Двое в красноватой форме стали сразу по краям от третьего, одним своим видом давая понять что являются здесь, в первую очередь, как охрана и грубая сила. Мужчина-же в середине ничем не выделялся, да, богаче одет, да, не изможден каждодневным трудом, но само-же лицо блеклое, невыразительное,