На кухне Тедди был мастером на все руки; Доминик тем временем после обеда прикорнул.
– Устал, наверное? – спросил Тедди.
Своего отца Виола никогда не видела ни спящим, ни дремлющим – ни даже просто лежащим – в шезлонге.
Когда Доминик проснулся, Тедди, не в силах придумать другое занятие (не предлагать же поиграть в настольные игры), достал фотоальбомы, в которых неуклюжесть его дочери была представлена в разные годы и во всех возможных проявлениях. Виола всегда плохо получалась на фотографиях.
– В жизни она гораздо милее, – сказал Тедди.
– Это точно: сексушка. – Доминик бросил на Виолу озорной взгляд.
Виола просияла. Она заметила, как скривился при этом отец, и подумала: «Привыкай. Твоя дочь давно уже не ребенок».
«Я трахаюсь, следовательно, я существую», – написала она когда-то, любуясь своим бунтарством, на титуле «Рассуждения о методе» Декарта.
В длинной веренице подружек Доминика она просто шла следующим номером и никак не могла понять, почему он остановился на ней. Ну что значит «остановился». Просто задержался, как выяснилось.
– Но ведь именно к тебе я всегда возвращаюсь, – сказал он.
«Вот кобель», – подумала Виола, впрочем не без удовлетворения. По большому счету оба они были слишком ленивы, и оставаться вместе им было проще, чем разбежаться.
Виола кое-как сдала выпускные экзамены, получив довольно низкие баллы по философии, истории Соединенных Штатов и британской литературе. «Это все равно никому не нужно, – говорила она. – Жизнь нужна для того, чтобы жить, а не шуршать справками». В ту пору она никому не сказала, как сильно переживала из-за своих результатов и как решила не ходить на выпускной, «чтобы не прогибаться перед бюрократами».
– Наверняка будешь потом локти кусать, – сказал тогда Тедди.
– Ты просто хочешь повесить на стенку мою фотографию в мантии и шапочке, чтобы похваляться перед кем попало, – раздраженно ответила она.
– Что же в этом плохого? – недоумевал Тедди.
– То есть оформлять отношения вы, как я понимаю, не собираетесь? – нерешительно спросил Тедди, когда Виола сообщила ему о первой беременности.
– В наше время никто не оформляет отношения, – снисходительно бросила она. – К чему эти устаревшие буржуазные условности. Чего ради мне приковывать себя наручниками к другому человеку только лишь в угоду авторитарному обществу?
– Это не зазорно, – сказал Тедди. – К «наручникам», как ты выразилась, рано или поздно привыкаешь.
Когда родился Санни, они жили в лондонском сквоте, бок о бок с десятком других обитателей. Помимо общей кухни и ванной, в их распоряжении оказалась одна комната, которую они условно считали своей; там было не повернуться от картин Доминика и предметов детского обихода,