– И что бы в Петербурге понадобилось учителю гимназии из Тамбова? – проворчал Михаил.
– Ну хотя бы нового места. Решили перебраться в столицу, только и всего. Быть может, это мой каприз. А может быть, и чье-то предложение. Прошу тебя, – она вновь сжала брату руку, – я не хочу, чтобы мы назывались своими именами.
Воронецкий прищурился:
– Ты чего-то опасаешься? Или кого-то?
Взгляд Глашеньки уже знакомо стал колючим, и она ответила вопросом на вопрос:
– А отчего бы вам, Михаил Алексеевич, ни откликнуться на просьбу своей сестры? Вы ведь вроде любите ее, как говорите, не так ли? Так почему бы просто ни сделать той невинной малости, о какой она просит вас?
– Даже так? – приподнял брови Воронецкий. – На вы, да еще в третьем лице? – После вновь прищурился и тихо хмыкнул: – Хорошо, сестрица, я сделаю, как ты просишь, хоть не понимаю и не желаю этого. Однако же ты ответишь мне любезностью на любезность. Я и без того выписываю вокруг тебя всяческие коленца, попляши и ты под мою дудочку.
– Чего ты хочешь? – сухо спросила Глаша.
– Я хочу, чтобы ты поговорила с доктором, которого я найду, – ответил Михаил. – Ты сильно переменилась. Я хочу, чтобы тебя осмотрел врач. И если что-то сдерживает тебя, возможно, с ним тебе будет легче разговориться и наконец вернуться в свое прежнее состояние.
Воронецкая на миг поджала губы. Было видно, что с ее языка готова сорваться новая дерзость, и брат напомнил:
– Мы называемся супругами, ты соглашаешься на визиты к доктору. Я же в свою очередь перестаю терзать тебя расспросами, пока ни будешь сама к ним готова.
–Будь по-твоему, – все-таки согласилась девушка. – Я готова посетить доктора. – Она чуть помолчала и выпалила: – Я не сумасшедшая!
– Но тебя что-то угнетает, и это очевидно, – парировал Михаил.
– Стало быть, ты исполнишь, о чем я прошу, – уже утвердительно произнесла она, и Воронецкий кивнул:
– Исполню. А ты подготовь объяснение причины столь возмутительному «супружеству», если эта история всплывет наружу.
Они немного помолчали, и первой вновь заговорила Глаша.
– Так как мы назовемся?
– Если уж менять фамилию, то вовсе уйдем от птичьей, – чуть ворчливо ответил брат. – Будем Светлины какие-нибудь. Я – Максим Аркадьевич, а ты…
– Софья Павловна, – опередила его сестрица.
– Давно придумала? – усмехнулся Михаил. Она кивнула, и Воронецкий, вновь усмехнувшись, покачал головой. – Ну, стало быть, Соня.
– Стало быть, – ответила Глаша и впервые улыбнулась знакомой задорной улыбкой. – Люблю тебя, братец.
– И я тебя, сестрица, – снова проворчал Михаил.
Возможно, в просьбе сестры и имелся некий смысл. Он ведь и сам готов был увезти ее именно потому, что подозревал наличие того, кто был причастен к ее исчезновению. Даже Полянского заподозрил. Впрочем, он и сейчас не пришел к окончательному выводу в отношении случайного