– В час никак не могу, Виола, я должен быть у Гримальди.
– Ну, пожалуйста…
– Виола, это работа.
– Но мне очень нужно пойти на йогу.
– Ты, кроме этого, вообще ничего не делаешь.
– Ну пожалуйста, позволь мне сходить на йогу!
– Пора нам поговорить.
– О чем?
– О нас.
– Отпусти меня на йогу, и сегодня вечером поговорим, обещаю.
Паоло больше ничего не сказал. Сразу после завтрака ушел в ванную. Принял душ, растерся полотенцем, побрился. Потом выскользнул за дверь, не попрощавшись (прощание – признак любви), не обращая внимания на своего тихонько хнычущего сына.
Элиа молча расправился с фруктовым пюре. Он родился в хаосе. Светлый и пушистый, как теннисный мячик, со светлыми волосиками, напоминающими взбитый в пену яичный белок, с нежно-голубыми глазами. Однажды Паоло ей сказал, что, возможно, произошла ошибка, что в клинике перепутали сперму или оплодотворили не ту яйцеклетку, и это не их ребенок, такое уже случалось, он об этом читал в газетах. Как будто надеялся на то, что его догадки оправдаются. По крайней мере, примерно так это объяснил психотерапевт Виолы. Коварные, злобные измышления. Она и сама знала, что проблема заключается не в их с Паоло карих глазах, каштановых волосах и смуглой коже – проблема не в цвете, а в чувствах, ощущениях.
– Мам-ма… – Элиа шлепнулся на мягкое зернистое покрытие, и личико его сморщилось.
Виоле пришлось встать со скамейки, взять его на руки и прижать его головку к груди, чтобы не дать ему расплакаться. Виола крепко обняла малыша. Напротив нее молоденькая пакистанка раскачивала на качелях девочку лет четырех с аккуратным каре, в ободке с оранжевым цветком, в платье с плиссированной юбкой и большим, вышитым крестиком воротником. Ее имя было Беатриче, но Виола про себя называла ее Белоснежкой.
Она часто видела эту девочку и ее няню: они уходили из парка позже всех. Девочка никогда не плакала, никого не толкала, ее слабая, кривоватая улыбка была как будто нарисована на лице. Когда самый маленький из детишек-цыган, обитавших в трейлере на стоянке у парка, схватил ее за шею, она не стала отбиваться, только поискала взглядом свою пакистанку, та мгновенно подскочила к ним и, ни слова не говоря, оттащила ее в сторону. Няня была миниатюрная, как фарфоровая статуэтка, ее звали Милой. Они прекрасно понимали друг друга без слов, общаясь между собой на особом немом языке.
Всего цыганских детей было пятеро, от трех до шестнадцати лет. Старшая девочка курила. Они приходили в парк то в одно время, то в другое. Разбегались в разные стороны, приставали к малышам, дразнили их и хватали – и постоянно хохотали. Они приводили Виолу в ужас, и всякий раз, как они появлялись на площадке, она забирала Элиа и уходила. Невозможно было вычислить, что они выкинут в следующую минуту, эти непредсказуемые, неуправляемые, ужасные дети. Им было нечего терять. От них пытались