Подёрнутся литые ставни,
И новый день в миру представлен —
Его рассвет благословил.
Таким он в вечности оставлен,
Чуть-чуть художником исправлен,
Но это чудо – он ведь был.
«Николо-Сольбинская участь —…»
Настоятельнице
игумении Еротииде
Николо-Сольбинская участь —
Николо-Сольбинская честь,
Где от источника – живучесть,
Где от небес – благая весть.
Где по дороге, в прах разбитой,
Где по тропинке до конца
Вдруг открывается обитель,
Как лик знакомого лица.
Где глина на кругу гончарном,
Где времени твердеет бег,
Где у послушницы печальной
В руках такой забавный век.
Где детский голос колокольцем
Мольбу внезапно оборвёт,
Где матушка к тебе придёт,
Где к вечеру заходит солнце.
Забытый лес, забытый сад,
И храмовое воскресенье.
Николо-Сольбинский обряд,
Николо-Сольбино спасенье.
Когда на веру присягнём,
Когда от веры отречёмся,
Мы постучимся в этот дом —
И мы всегда ему придёмся.
«Возле Плещеева озера…»
Е. Тарло
Возле Плещеева озера,
Возле Петровского домика
После одной из Всенощных
По вертикали мело.
Утром читал Вергилия,
Точно помню, «Буколики»,
Потом уезжали в Сольбино
Вместе с Женей Тарло.
Назавтра к иконам Гурия,
Где свет, словно притча небесная,
Стояли, прижавшись к вечности,
И быстро совсем рассвело.
Вдогонку – метельная фурия
И тёплая служба Воскресная.
И свечи к иконе ставили
Вместе с Женей Тарло.
Фамилия неприступная
Словно тянулась к сражению.
И аксельбанты примерены,
Но лошадь чуть повело.
А пуля – дура беспутная,
Особого рода рвение…
И нет уже больше с нами
Хорошего
Друга
Тарло.
Я пулю придумал.
Не к чему
Её напрасно примешивать.
Ведь души и струны не вечные,
И страшное произошло.
И тихим плещеевским вечером
Твои зеркала занавешены.
А утром в Николо-Сольбино
Поедем, Женя Тарло.
«Скребётся мышь по полкам…»
Скребётся мышь по полкам
Января,
Съедая нерастраченное лето.
Лишь крошки встреч – последняя
Примета —
Сметаются. Усталая заря
В бревенчатые истины уткнулась.
«Что-то очень знакомое…»
Что-то очень знакомое:
Кряду утро с дождём,
Искры дальнего грома,
Как в рапиде – подъём,
Петушиные