– Шеф должен сейчас звонить Я бы спросил у него, когда он привезет запчасти. Тогда определили бы срок.
Мирослава озадаченно молчала.
Леон предложил:
– Посидите еще немного; я спрошу, и определимся.
Она села.
Леон снова взял плату и стал выпаивать провода. Усмехнувшись, сказал:
– Знаете, у меня на старой квартире была соседка – дочь генерала. Она с утра до… утра играла гаммы. Спать было невозможно.
– У меня тоже соседский мальчишка иногда бренчит. Но это мелочи. Когда я сплю, я ничего не слышу. Но днем спать не хочется, а ночью не получается.
Леон молчал.
– Вот и выходит, что у меня один сплошной день – только то белый, то черный.
– Вам повезло: у меня сплошная ночь, только то черная, то белая.
Они посмеялись. Леон паял. Мирослава продолжала:
– Видите ли, меня кормит один автогонщик. За это я должна его очень поздно встречать и очень рано будить.
Леон оторвал проводок. В уме рисовался образ хищного шоферюги.
Она снова качнулась на стуле, явно забавляясь его досадой.
– Я могла бы рассказать Вам, что происходит между этими двумя моментами.
Краска поднималась по шее Леона, как уровень вина в граненом стакане. Шоферюга терзал безвольную Мирославу.
Выдержав паузу по системе Станиславского, она подождала, пока краска затопила голые уши и стриженую макушку.
– Но я Вам не скажу, потому что не происходит ничего.
Он отдал ей свой беспомощный взгляд. Она покачала его на ресницах и отбросила в сторону.
Шоферюга сгорбился и оброс белой бородой. Догадавшись об этом, Мирослава уточнила:
– Это Залесский.
Леон уронил паяльник.
Красавцу Валентину Залесскому было примерно двадцать семь. Он был известен своей филантропией и дерзкими авантюрами. О его личной жизни никто ничего точно не знал. Говорили, что он очень рано женился на ревнивой богатой старухе. Еще говорили, что после аварии в Познани Валентин стал сильно религиозен.
Мирослава встала.
– Ладно, мне пора. Я приду в понедельник.
В окне мелькнула ее стройная тень.
***
В понедельник, когда уже стемнело, Макс проходил мимо мастерской. В окнах горел свет. Макс поднялся по ступенькам и открыл дверь.
В приемной было пусто. Посреди стола валялась раскрытая книга регистрации заказов. На стойке лежала полосатая сумка.
Из мастерской доносились чарующие и всепобеждающие звуки аргентинского танго.
Макс прошел за стойку, пододвинул книгу регистрации и написал в графе «Принято»: «Adios, muchachos»8. Потом погасил свет, придавив выключатель, как клопа на обоях. Стараясь не шуметь, вышел на крыльцо под резной жестяной крышей, с которой свисали цепкие лианы дикого винограда.
Тонкий месяц пушинкой слетал с небес, догоняя светящуюся, как точка на радаре, звезду.
Макс зачем-то открыл большой зонт, поднял его над головой и пошел по кривой улочке размеренным шагом солидного юриста.
Брошенный в небо
осколки