Из бесшумно открывшихся ворот терема Осипа Шетеня плавно выехали сразу две темные кареты на полозьях и ускоряясь улетели в подступившую новогоднюю ночь. Ворота тут же закрылись, превратив угодья колдуна в неприступную крепость. Улочка тонула во мраке, сугробах и блескучей поземке, наметающей с крыш. Медленно тянулись минуты. В звенящей на морозе тишине звонко брякнул металл, всхрапнули лошади и из неприметного тупичка выехал терпеливо дождавшийся своего времени элегантный возок с гербовой алой розой на плотно закрытой двери. Графиня Бернадетта Лаваль, устроившаяся внутри, дробно прилязгивала зубами, пряча в муфточке нос. Вроде недолго таились, а от стужи не спасали ни соболиная шубка, ни душегрейка, ни накинутый сверху безразмерный тулуп. Ничего, сейчас согреемся… Она уже чувствовала, как горячая кровь приливает к вискам и по телу струится азартная дрожь. Так бывает, когда 31 декабря, вместо запланированного бала у князя Вертье, ты, вся такая красивая, трясешься от холодрыги в каких-то трущобах и готовишься безмерно грешить по милости невесть откуда свалившегося на голову бесстыжего упыря. Нет, на Бучилу зла она не держала, тогда, конечно, когда он в лесу проломил девчонке башку, хотела поганца прибить, но это быстро прошло. Прямо какая-то магия, решительно невозможно долго ненавидеть этого мерзкого самовлюбленного вурдалака. И не понять, в чем причина, может, в вечной поганой ухмылке или оценивающем прищуре страшных пронзительных глаз. Год строила изощренные планы мести, но как-то без особого задора и огонька, мечтала, как эта неотесанная деревенщина будет валяться в ногах и молить о пощаде, но стоило вурдалаку появиться на пороге, и вот одна из первых красавиц республики, графиня и ведьма, бросает дела и мчится на другой конец города в обледеневшем возке с целью, которую священнику раскрывают только на смертном одре. А что он проделал с несчастным Альферием Францевичем? Неужели и эту несусветную подлость придется простить? Ну точно магия, куда без нее?
Под тулупом зашуршало, и она почувствовала вороватое прикосновение к лодыжке, тихонечко переместившееся выше и выше.
– Это чьи шелудивые лапчонки? – спросила Лаваль в пустоту. – Ведь оборву.
Осторожное поглаживание тут же пропало, пронеслись хихиканье и сдавленный шепоток.
– То-то же, – сказала графиня и чуть напряглась. – Приготовьтесь, приехали.
Возок остановился, Лаваль видела через заиндевевшее стекло, как Прохор спрыгнул в снег, зачем-то отряхнул рукавицей валенки и постучался в ворота. В калитке открылось окошечко, Прохор замахал