Дома ждали меня с выпивкой Юрка и Санька. Юрка был на пожаре, Санька пришел, посмотрел – и пошел себе дальше.
– Да хоть бы она сгорела вся, мне пофую, – с беспечной злостью сказал Саня. – Я как шел мимо, так и почапал до дому. Кто-то проморгал, а я туши.
– Ну а у меня бы загорелось, у Иваныча или еще у кого, хоть бы и незнакомого?
– Тут другое дело, – сказал Саня уверенно, – тут совсем другое дело.
Юрка сказал:
– И чего рыбкооп чесался? Сказали бы парням: ящик коньяку! – в три секунды потушили бы.
– И пускай бы сгорела, – сказал Саня. – Нечего клопа давить.
– Скажи, за что эти пожарники гроши получают? – сказал Юрка. – Прошлый год горела больница, Иваныч как упирался, пока роба на нем колом не встала. Фули, зима, колотун был страшенный. А премию – пожарникам. За что? Пожарка как приехала, так и заело у них. Она всегда, как приедет, так и заест. Пока насос заработает, уже или сгорит все, или потушат. Вот сегодня: если б не Иван-рыбонасосник, хрен бы она заработала.
– Вот Долгов молоток! – сказал я. – Стояли-стояли, травили-травили, и никто ни с места. А он как раскричался – все забегали как миленькие.
– Хозяин! – сказал Юрка. – Царь местный, в рот ему. Кто-кто, а он базлать ни на кого не постесняется. Привык, мать его так, чуть что – матом, безо всякого. Культ личности, ей-богу, Сталина разоблачили, а ему хоть бы что. Он как был культ, так и остался, а против него никто не пикнет.
– А кого бы ты вместо него, а? Парторга? Предзавкома? Главного инженера? Вон они сегодня – бегали, суетились, а толку? Народ стоит и рот раззявил, пока Долгов не прибежал.
– Ну и он же тогда и виноват, что у него такие заместители, – сказал Юрка.
День конституции
В середине прошлого века на восточном краю прошлого Союза в крошечном поселке Анапка – точно так же, как и в роскошной Анапе, и в огромной Москве, и в будущем Санкт-Петербурге, и в бывшем Кенигсберге – 5-го декабря отмечался День Конституции СССР. В клубе было собрание, с докладом выступил директор школы, как и положе… А положено было выступить Михайлову, но он смиренно сидел среди публики, с головой, перевязанной, как буква «О», плотной марлевой повязкой.
Между тем за неделю до того упомянутый директор школы Блинов Илья Матвеич призвал Михайлова к себе в кабинет для ответственного поручения.
Это был первый Михайловский год после института, первая его настоящая работа – а не учебная практика и не в московской школе, среди многошумного мегаполиса, в общезнакомом кругу со всегдашней возможностью опоздать, закосить, слинять и профилонить, –