– Выходит, ты собираешься меня допрашивать? Интересно, каким образом? – с ехидным любопытством поинтересовался пленник.
– Я этим не занимаюсь, – отрицательно покачала головой девушка, – у меня несколько иная задача. Я предлагаю сотрудничество. На добровольной основе от тебя будет куда больше пользы.
– Вот даже как, – удивился Заргал. – Мне предлагают предать свой народ, веру, честь и ради чего?
– Жизни, свободы.
– Не смеши меня низшая, – расхохотался заключенный, – о какой свободе ты говоришь? Я никогда не поверю, что меня отпустят, а если и так, то где гарантии, что я не сочиню для вас сказку, которую вы хотите услышать?
– У нас найдутся… специалисты.
– Это чушь. Я готов к тому, что меня будут пытать, но становиться предателем по собственной воле?
– Разве ты не хочешь сохранить жизнь? Вы живете до тысячи лет, неужели это для тебя ничего не значит?
– Жизнь ценна, но где заканчивается одна, там начинается другая, и она намного лучше, чем существование в этой гнилой камере.
– Так веришь россказням ваших жрецов?
– Этим россказням многие тысячи лет. Уже и не сосчитать, сколько поколений на них выросло. Я видел своими глазами чудеса, которые творят эти «сказочники». Ни одна сказка не проживет так долго, не имея под собой реального основания.
– Я не верю в чудеса, – усмехнулась Ирида. – Я верю только в ложь. Бывает совсем простая, а бывает особенно изощренная, постоянно поддерживаемая иллюзия, способная просуществовать и тысячелетия, как в твоем случае. Ложь управляет всем, и тобой и мной. Весь этот мир стоит на лжи, но не на чудесах.
Заключенный приблизил свое серое, грязное, истощенное лицо к решетке и внимательно посмотрел на девушку. Это был не первый хрон, с которым Ирида общались, но блеск его желтых зрачков казался особенно ярким. К спокойной силе и уверенности примешивались едва заметные искорки безумия.
– Ты говоришь, что не веришь в чудеса, но почему тогда я вижу в твоих глазах столь жадное любопытство? Да, этот взгляд ни с чем не спутаешь. Ты жаждешь знать. Редкий порок в этом городе. Я видел людей, видел в их глазах равнодушие, ненависть, презрение, удивление, страх, но не любопытство. Пожалуй, страха больше всего. Знаешь, что показалось мне особенно необычным? Эти люди боялись не меня, не моего народа и даже не самой войны. Нет, мы далекий враг, а здесь, совсем рядом они видят нечто более ужасающее. Императора.
– Всякая власть зиждется на страхе. Разве у вас по-другому?
– Верно, страх должен присутствовать всегда, но наш страх основан на другом. Мы не боимся, ни власти, ни боли, ни смерти.
– Тогда чего?
– Ты этого не узнаешь, низшая, но я немного утолю твое любопытство. Я поведаю, кого следует бояться тебе и всему твоему народу. Нас. Ты и представить себе не можешь, как близко