Как только я избавилась от проблемы со сном, ее переняла Грейс, как будто продолжая семейное дело, переходящее от старшего к младшему. Я упрямо жаловалась на совместное спанье, но втайне дорожила им. Легкое сопение, привычка считать трещины на потолке, чтобы скорее заснуть, и издаваемое при этом попискивание (вот такое: «мип-мип-мип»), голый животик под задравшейся пижамкой… Моя малышка. Я охраняла ее до утра.
Все началось с Джареда Краутера. Он был первым, кого я заметила, когда поступила в колледж Нью-Скул. Он стоял, прислонившись к стене, и болтал с девчонкой, бритой под ежика. Глаза героя аниме, женские джинсы-клеш и густая шлемоподобная шевелюра принца Вэлианта. Первый мальчик, которого я увидела в кедах Keds, и это меня тронуло: какой нужно обладать уверенностью, чтобы носить изящную женскую обувь. Меня взволновал весь его облик. Будь я одна, я сползла бы вдоль двери и вздохнула, как Натали Вуд в «Великолепии в траве».
Фактически я видела Джареда не впервые. Типичный городской ребенок, он часто слонялся возле моей школы, поджидая приятеля по лагерю. Глядя на него, я каждый раз думала: «До чего классная задница».
– Привет, – сказала я, подойдя к нему бочком в своем коротком топике телесного цвета. – Кажется, я видела тебя около школы Сент-Эннз. Ты приятель Стефа, да?
Джаред оказался необычайно приветлив для такого смазливого парня. Он пригласил меня на вечер, послушать, как будет играть его группа. Это был первый из многих посещенных мною концертов – и первая из многих ночей, которые мы провели у меня в общежитии на верхней койке, прижавшись друг к другу, как сардины в банке, но даже не целуясь. Сначала причиной казалась робость. Ну как бы он джентльмен и дает нам привыкнуть друг к другу. Рано или поздно все произойдет, и мы будем со смехом вспоминать о своей стеснительности и неистово трахаться. Но дни перетекли в недели, недели в месяцы, а его расположение ко мне так и не приобрело сексуального характера. Я лежала, прильнув к его телу, и все равно томилась. Его кожа пахла мылом и метро, и когда он спал, у него подрагивали веки.
Несмотря на развязность инди-рокера и доступ к даровому алкоголю (благодаря работе вышибалой), Джаред тоже был девственником. Мы смеялись над одним и тем же (мексиканка из общаги как-то выдала: «Мои родители живут в кондоме во Флориде»), любили одну и ту же еду (луковые кольца – может, потому и не целовались), фанатели от одной и той же музыки (той, что он велел мне слушать). Он был моим щитом против одиночества, сражений с мамой, плохих оценок и вредных барменов, которые не верили моему липовому удостоверению. Когда я сказала Джареду, что перехожу в другой колледж, он расплакался, а через неделю бросил учебу.
В Оберлине я скучала по Джареду. По его животу, прижатому к моей спине. По кисловатому дыханию на своей щеке. Вспоминала, как мы согласно остались спать во время сигнала тревоги. Но прошло немного времени,