После того письма я спала у Хоакина еще только раз, облаченная в спортивный костюм.
Первые шаги.
Играя какую-либо сцену, никогда нельзя формулировать ее посыл напрямик и скармливать в готовом виде: ведь отчасти драматизм состоит как раз в том, что твой персонаж сам еще толком ничего не понимает. Я хотела бы со блюсти это правило и здесь. Мне казалось, я обладаю достаточным умом и здравым смыслом, чтобы отделять оценку, которую давал мне Хоакин, от самооценки. Я полагала, мне удается терпеть равнодушие, граничащее с презрением, и сохранять нерушимое уважение к себе. Я подчинялась командам Хоакина, твердо веря, что могу исполнять эту роль без ущерба для той заповедной части своей природы, которая, я знала точно, заслуживает большего. Иного. Лучшего.
В реальности все по-другому. Если кто-то показывает, как ты мало значишь, и ты не бросаешь его, то начинаешь незаметно для себя падать в собственных глазах. Ты не состоишь из отделений! Ты цельная личность! Все сказанное и сделанное по отношению к тебе затрагивает тебя целиком. Позволять обращаться с собой как с куском дерьма – не забавная игра и не дерзкий интеллектуальный эксперимент. Ты принимаешь такое обращение, поддерживаешь и привыкаешь думать, что заслужила его. Очень просто. Но скольких усилий мне стоило все усложнить.
Я сказала себе, что сама виновата. В конце концов, Хоакин никогда не обещал порвать со своей девушкой. Он с самого начала дал мне знать, что по природе бунтарь и рубит правду-матку. Он даже звонить никогда не обещал. И все же я убеждена: вступая в интимную связь, мы обязуемся, чисто по-человечески, быть порядочными, выражать друг другу одобрение, уважительно изучать характеры друг друга. Недавно одна подруга пожаловалась мне на юриста, с которым у нее был роман: «Как человек, который постоянно заботится о социальной справедливости, может настолько мало заботиться о моих чувствах?» И я рассказала ей об этом обязательстве. Я верю, что оно справедливо и реально. Хоакин не выполнил свою часть договора. А я не узнала о жизни ничего такого, чему не научилась бы в своем Сохо.
Барри
Я ненадежный рассказчик.
Я добавляю вымышленные подробности практически в каждую историю о своей матери. Моя сестра утверждает, что каждое наше «общее» воспоминание придумано мной, чтобы произвести впечатление на публику. Я часто прикидываюсь нездоровой. Когда я хочу изобразить кого-нибудь из знакомых мужчин, то говорю низким голосом и с самоуверенной интонацией, а когда отца – имитирую интонацию «не приставай к старшим». Но главное, я описала в этой книге сексуальное недоразумение,