Иногда Богу становится скучно, и Он, подпирая седобородое лицо кулаком, тяжело вздыхает. Тогда появляется Пророк – прокаженный агнец в стаде, и ведет за собой слепую и глухую Фортуну, скованную кандалами. Он ведет ее за собой как шут ведет упирающегося, но выдрессированного медведя на шумную ярмарку. В городе их окружают люди и с детским любопытством внимают их речам. Взрослым нравится слушать сказки не меньше, чем детям. Рок развлекает их.
На самом деле, автор солгал вам, сказав, что Бог завистлив, тщеславен, вспыльчив и жесток. Все это – человеческие качества, приписываемые людьми неодушевленным объектам, существам и явлениям, не обладающим ровно никакими эмоциями. Так и Бог, подобно Смерти, не является ни воплощением добродетели, ни воплощением зла, как и Смерть не является чем-то противоположным Жизни. Она – лишь ее отсутствие, как и тьма – отсутствие света. Так и Бог, подобно космосу и природе – равнодушен sub specie aeternitatis2. Люди приписывают этому необъятному и непонятному им титану то, что хотели бы, или то, что боялись в Нем видеть. То, что есть в них самих, но то, чего не существует вне их природы. Вне их сознания. Точно также, не существует никакой морали и добродетели, они придуманы человеком, возведены в абсолют и культивированы до смешного, а после – презрены. Серая мораль – Эдемово яблоко, плод раздора, столь желанный человеческим существом лишь по той причине, что запретен.
—–
В полумраке просторного кабинета, за широким ореховым столом восседал мужчина. На вид ему было около сорока. Темные волосы уже тронула проседь. Острые черты лица казались весьма изящными, однако их сильно ожесточали глаза – желтые и жестокие, как у дикого зверя.
Именно в этих жилистых руках была сосредоточена вся власть королевства. Именно эти, усеянные перстнями пальцы дергая за тысячи ниточек, управляли всеми государственными делами. Он предпочитал оставаться за кулисами, лицо кукловода всегда скрыто от публики темной завесой тайны. Но он словно Бог – всегда незримо рядом и контролирует все отрасли жизни и каждое действие своих кукол. Достигнув таких высот, Домианос еще больше вознес знатный род Морнэмир, создав ему репутацию. В этом властном холодном мужчине было куда больше величия, чем в самом короле – невысоком, трусливом и болезненном, с рассеянными и размашистыми жестами, неуверенным голосом и детской улыбкой. Женившись на благородной аристократке Аделаиде по расчету, Домианос надеялся на то, что его сын и наследник продолжит дело и станет его опорой, однако планам советника не суждено было сбыться.
В дверь постучали.
– Да! – произнес мужчина. Ему не нужно было кричать, чтобы быть услышанным.
В кабинете возник слуга. Почтительно поклонившись, он доложил:
– Ваше сиятельство, к вам пожаловали достопочтенный Вермандо.
Полным пренебрежения взмахом руки граф Морнэмир позволил впустить его.
– Отец, – неохотно поклонился вошедший.
– Проходи, – даже