– Где это?!
– Там, где надлежит быть. И останки бренные, и то, что в них… вселилось, так скажем. Братия уже озаботились, а я вот остался – за тобой приглядеть.
О как! «Приглядеть», значит – как за дитем неразумным… Алексея почему-то вдруг царапнула обида, поскольку слова священника он воспринял именно так, забывая о том, что провел неизвестно сколько времени в собственной настежь открытой квартире, валяясь бревно бревном. И именно, что под присмотром и охраной этого самого батюшки. Враз захотелось закурить, и он заблуждал глазами по комнате, выискивая в окружающем кавардаке если не пачку сигарет, то хотя бы «бычок» приличных размеров. То ли рысканье это не укрылось от глаз священника, то ли тот вообще мысли читал… Поскольку тут же выдал с изрядной долей ехидцы:
– Ну, ты гляди – не успел очухаться, а уже нечистому покадить надо! Может, тебе еще и водочки тяпнуть охота? – во вроде бы участливом тоне собеседника скрытого яду было предостаточно.
От одного упоминания сорокаградусной Алексея замутило так, что пропали мысли и о сигарете. Зато обида взыграла с новой силой. Нет, понятно, святой отец, лицо духовное, поучать вроде как право имеет… Да и давай не забывай, дружище, что именно этот самый батюшка со своими спутниками жизнь тебе и спас – в отношении того, чем бы все закончилось без неожиданной подмоги, у Алексея никаких сомнений не было… Но зачем уж так вот! Действительно, как с дитем, да еще и недоразвитым. Насупившись, Алексей адресовал гостю один из тех фирменных милицейских «ласковых» взглядов, под которыми обычно самые матерые бандюки как-то вдруг моментально съеживались в размерах и, резко отставив «понты», начинали задумываться о вечном. На священника же этот более чем красноречивый взгляд воздействия не оказал ни малейшего. Улыбнувшись ласково, он продолжил беседу:
– Эх, Алеша, Алеша… Натворил ты дел. Запутался, заблудился – и за что хватаешься? Много она тебе помогла, водка-то? Память поправила, прошлое изменила, будущее указала? Себя понять помогла или, может, жизнь нашу сложную, о которой ты, оказывается, вовсе даже и не все знаешь? Убийство убийством не поправишь – особенно если себя самого убивать…
Вот тут Алексея проняло, что называется, всерьез. И не сколько оттого даже, что в нескольких простых словах незнакомый до сегодняшнего дня батюшка выложил перед ним как на ладони и непутевую его долю и еще более непутевые попытки эту долю, как говорили в старину, избыть… Нет… Алеша… Вот это именно обращение резануло по сердцу, рвануло душу, и так истерзанную до края. Потому, что единственным человеком, кто так к нему обращался, была мама – так давно навеки ушедшая вместе с отцом. В ту страшную ночь, что в одночасье сделала его круглым сиротою, оставив один на один с огромным и, как очень скоро оказалось, безмерно жестоким и гадким миром, Алеша умер. Остался Леха, превратившийся со временем в лихого Леху-летеху, залихватски