«Где я? Кто я? Почему я больше… не хочу жить?»
В последнюю минуту перед беспамятством мальчишка увидел впереди смутную фигуру. Человек был высоким, в руке у него что-то знакомо светилось. Тоже золотое. Ослепительное. Полное силы.
«Он. Он явился! Он всё исправит…»
Окликнуть не вышло: мальчишка только вытянул руку и так рухнул снова; в рот попал песок, заскрипел на зубах, а мутная вода памяти заволновалась: «…исправит что?»
Больше мальчишка не поднимался и только смотрел, как человек растворяется в дожде. Последним исчез росчерк чего-то, что человек держал. Какого-то жезла, посоха.
«Сжалься надо мной…»
Мальчишка прошептал это пустыне, и она услышала – ведь своих детей она слышала всегда.
Я слышал.
Песок снова пришёл в слабое движение. Дрогнул. Разверзся. Медленно поглотил тело, уже бездыханное, и поверхность стала ровной. Об неё всё так же гулко ударялись капли дождя.
…А теперь, когда мальчишка снова посмотрел на всё это в своём затянувшемся сне, выступившие на глазах горячие слёзы заставили его наконец проснуться.
Нет. Воскреснуть. Компас и сама моя суть показали это именно так.
– Как ты, малыш? Ох… ну и вид у тебя. Выглядишь, будто пару раз умер.
Он очнулся не один – над ним склонялась молодая белокурая женщина. Волосы, длинные и прямые, схваченные в несколько кос и украшенные где лентами, где звонкими серебристыми подвесками, окутывали её подобием сияния. Смуглое, почти медное большеглазое лицо покрывал серебристый рисунок: треугольники по открытому лбу, линии вдоль плавных скул. Рисунок шёл и по тонкой шее, чтобы пропасть под воротом свободного дымчатого одеяния – плаща, накинутого поверх блестящей кольчуги и светлого платья.
Красивая. Чужая. Он не помнил ничего, но чувствовал: её в его жизни прежде не было.
– Так ты мертвец, бедняга, да? – шепнула она, заботливо погладив его по макушке. – Ведь тебя исторгли пески, и прямо мне под ноги, представляешь? – Губы дрогнули в улыбке сначала детского восторга – будто незнакомка пережила невероятное приключение, – а потом облегчения. – Но я тебя уже совсем-совсем выкопала! Сесть-то можешь? Ничего не сломал? Давай, давай помогу.
Ладонь её была ледяной, но прикосновения оказались приятными, согнали дурман и морок. Мальчик кивнул и, уцепившись за её неожиданно сильные руки, приподнялся. В голове тут же зашумело, он пошатнулся, и с губ само сорвалось:
– Ох как мне плохо…
Первые слова за… сколько? И сразу жалоба. Стало отчего-то неловко. Но молодая женщина лишь понимающе приобняла его.
– Думаю, непростое это дело – возвращаться с Той Стороны.
Объятье тоже было холодным, но мальчик безотчётно прильнул к крепкому плечу, даже ненадолго зажмурился. Было страшно,