Полдень, XXII век. Аркадий и Борис Стругацкие

замечать. Не нужно быть таким впечатлительным. Помнишь Кёнига?

      – Да?

      – Помнишь, как я рассказывал ему про твою сломанную ногу, а он громко кричал с великолепным акцентом: «Ах, какой я впечатлительный! Ах!»

      Кондратьев улыбнулся.

      – А наутро я пришел к тебе, – продолжал Женя, – и спросил, как дела, а ты злобно ответил, что провел «разнообразную ночь».

      – Помню, – сказал Кондратьев. – И вот здесь я провел много разнообразных ночей. И сколько их еще впереди.

      – Ах, какой я впечатлительный! – немедленно закричал Женя.

      Кондратьев опять закрыл глаза и некоторое время лежал молча.

      – Слушай, Евгений, – сказал он, не открывая глаз. – А что тебе сказали по поводу твоего искусства водить звездолет?

      Женя весело засмеялся.

      – Была великая, очень вежливая ругань. Оказалось, я разбил какой-то огромный телескоп, честное слово, не заметил – когда. Начальник обсерватории чуть не ударил меня, однако воспитание не позволило.

      Кондратьев открыл глаза.

      – Ну? – сказал он.

      – Но потом, когда узнали, что я не пилот, все обошлось. Меня даже хвалили. Начальник обсерватории сгоряча даже предложил мне принять участие в восстановлении телескопа.

      – Ну? – сказал Кондратьев.

      Женя вздохнул.

      – Ничего не получилось. Врачи запретили.

      Приоткрылась дверь, в комнату заглянула смуглая девушка в белом халатике, туго перетянутом в талии.

      Девушка строго поглядела на больного, затем на гостя и сказала:

      – Пора, товарищ Славин.

      – Сейчас ухожу, – сказал Женя.

      Девушка кивнула и затворила дверь. Кондратьев грустно сказал:

      – Ну вот, ты уходишь.

      – Так я же ненадолго! – вскричал Женя. – И не кисни, прошу тебя. Ты еще полетаешь, ты еще будешь классным Д-звездолетчиком.

      – Д-звездолетчик… – Штурман криво усмехнулся. – Ладно уж, ступай. Сейчас Д-звездолетчика будут кормить кашкой. С ложечки.