Ветер бил стены дома, но, не покорив его, осрамлённый, собрал кружащиеся в каплях дождя мелкие снежинки в пригоршню и резко бросил их в окно дома, стукнул ставнями и, взобравшись на крышу, устрашающе завыл в печную трубу.
Охваченная дрожью, Серафима Евгеньевна перевела взгляд с Зои на окно, и по резким взмахам ветвей черёмухи поняла, что поднимается снежный вихрь. Зима резко поглощала осень.
За городом, – на просторе, над укутываемыми снегом полями, над снежным месивом, плывущим по реке, юная метель кружила в своём белом платье и пела звонкую песню свободе и широкому раздолью. Своей свободе и своему раздолью! А в это время в городах на алтайской земле томились в подвалах ни в чём невиновные люди.
Здесь метель визжала, ахала и била в окна, – злилась на улицы и дома, препятствующие ей разыграться в полную силу. Зажатая домами, заборами и столбами, связанная телефонными и электрическими проводами, била она снежными иглами, сыплющимися сверху густыми белыми струями, во всё, что было на её пути, и как загнанная в клетку волчица с яростью тянула свои злобные звуки.
Склоняясь под тугими порывами ветра, бившими в лицо острыми льдинками, Зоя шла по тёмным улицам ещё сонного города.
– Я помогу, помогу тебе, родной мой! – шептала она, спотыкаясь в темноте о затвердевающие на холодном ветру кочки. – Мы все поможем тебе! – беспрерывно твердила и упорно шла сквозь усиливающуюся метель к дому того, кто, надеялась, поможет мужу выйти на свободу. Шла в надежде не только найти в том доме сочувствие и понимание, а сколько привлечь живущих в нём людей к действиям по вызволению мужа из ошибочного, в чём она не сомневалась, ареста.
В пять часов утра, – через шесть часов после ареста Петра, громкий и настойчивый стук в ставни дома №4 на улице Мало-Тобольской поднял всех жильцов его на ноги.
Сквозь щели ставен пробился свет от включенной лампочки и следом недовольный, заспанный голос: «Ну, кого там ещё принесло? – резанул по травмированной душе Зои. – Звонок есть, чего тарабанить-то в окно. Погоди, шас открою».
Узкий луч света, тускло льющийся из сеней дома на крыльцо, падал на лицо Зои и, отражаясь от её глаз, пронзал Магалтадзе. Царского офицера, князя Шота Абуладзе охватила дрожь. Тревожные мысли пронеслись в его голове.
– Неужели она знает? Но, кто… кто сказал ей… Вовка Филимонов? Неужели что-то накопал на меня?! На бумагах сидит. Бежать! Срочно бежать! Хотя… что это я? Если бы появилась на меня хоть малейшая улика, то арестовали бы вместе в Парфёновым! Успокоиться! Надо успокоиться! – мысленно проговорил Реваз и, изобразив на лице удивление, подхватил Зою под руку и ввёл в дом.
– Заходи, заходи, Зоюшка! Что морозиться-то?! Ишь, как за ночь-то подморозило… Зима, да и только! Случилось что!.. С Серафимой Евгеньевной?.. Не приболела случайно? – спросил с сочувствием.
Зайдя