– Иди доложи мамочке, как я тут плачу и страдаю! О—о—о, мне не описать словами, как я тебя ненавижу! Извечно всего добиваешься! Но теперь твои праздные деньки кончились! Дедушка умер и тебя больше никто защищать не будет! Тебя хоть раз они били? Хоть шрамик на твоём уродском теле есть?!
Она вдруг вскочила с кровати и бросилась ко мне, пальцами вцепляясь в мою рубашку и сжимая ткань и кожу вместе с ней до боли. Я попытался освободиться, но она трясла меня, как тряпичную куклу, круглые глаза горели зелёным едким безумием.
– Ты не права, Мичи, – тихо сказал я, стараясь сохранять спокойствие, хотя внутри всё кипело от гнева.
– Не права? В чём? Опровергни, ублюдок! – она сжала мою сорочку ещё сильнее, её дыхание обжигало мне лицо. Челюсть Микаэлы тряслась, и заметив моё замешательство, её хозяйка плюнула мне прямо в лицо.
Я молчал, чувствуя, как воздух застревает в горле от обиды. И тогда вперёд выступил Ганс. Он подошёл ко мне вплотную, его взгляд был холодным и презрительным, таким же взглядом он смотрел на насекомых, не достойных даже внимания. Мичи засмеялась, её смех был похож на звон разбитого стекла, он резал слух и заставлял меня съёживаться от отвращения и ужаса. Я с остервенением стёр с себя сестринскую слюну, платком, вытащенным из кармана, и бросил этот платок через Ганса, прямо ей в лицо.
– Ты ничем не лучше неё, – сказал я, наконец обретая дар речи, и мой голос звучал ровно и жёстко, как сталь. – Ты – полная копия матери, считающая своё состояние высшим проявлением благодетели и различия. Ты также, как и она, считаешь собственное эго превыше чувств других, и поэтому ты, дорогая Мичи, сталкиваешься с матерью. Потому что она слишком любит и жалеет себя, а ты – себя.
В тот же миг меня грубо оттолкнули, и я вылетел за дверь, словно ненужный сор. Дверь захлопнулась с грохотом, оставляя меня наедине с пульсирующей болью в груди и горьким ощущением обиды.
Рука дрожит, выводя неровные строчки, и в голове снова и снова звучат обрывки разговора, раскалённого до предела ненавистью и отчаянием. Я ненавидел эти скандалы, бесконечную ненависть, которая пропитала каждый уголок нашего дома. Я хотел лишь тишины и покоя, но в этих стенах их не было, и я чувствовал себя чужим, затерянным и ненужным.
Запись 3
Люди, взращённые в шелках излишеств и роскоши, воспринимают мир сквозь призму привычной красоты. В окружении совершенства, любое отклонение от идеала кажется не просто несовершенством, а уродством, обрекая его на изгнание в тёмный ящик с яркой надписью «Гадкий утёнок».
Чтобы отфильтровать мутную жидкость, достаточно сложить бумажный лист в конус, опустить его острием в пробирку и ждать. На пористых стенках останется весь осадок, а в пробирке заблестит чистая, прозрачная