Отвернувшись к окну, она сжала кулаки, пытаясь сдержать бурю своими слабыми руками. Её план был простым и выверенным: разорваться в рыданиях, чтобы вызвать сочувствие Бернда, заставить его пожалеть её.
В холодной комнате повисло молчание. А затем прозвучало тихое, сдавленное рыдание. Плечи опустились, её фигура сжалась, словно она стала ещё меньше, ещё беззащитнее. Её хрупкость была удручающе явна. Она одиноко стояла напротив большого окна, задрапированного тяжёлыми темно—бордовыми шторами, обнимая себя за плечи и пытаясь согреться от ледяной несправедливости обвинений.
– Он насиловал меня на протяжении всего времени, что я жила у него. Бил. Таскал за волосы, пугал. Вот какой твой братец, Бернд. Разве не ты Марью выхаживал от этого чудовища? Теперь ты защищаешь его?
– Я не такой, – спокойно сказал Бернд, его голос прорезал тишину, словно тонкий нож. – Я… Я понял твой страх.
Но мама не ответила. Она даже не повернулась, продолжая вглядываться в темноту за окном. Её спина казалась бесконечно хрупкой. Бернд, с очевидной тревогой, наблюдал за ней. Определённо, его слова задели что—то глубоко запрятанное в её душе, что—то болезненное, пульсирующее. В этом молчании скрывалась горькая правда, о которой он, возможно, даже не догадывался. Определённо Мичи стоило бы ещё поучиться, ведь однажды даже Ганс перестанет верить в её истерики.
Бернд, смяв в руках шапку, проговорил с глубоким сожалением:
– Клэр, я не хотел. Ляпнул не подумав, прости.
Мама почти прошептала, и наш неожиданный родственник подался вперёд, чтобы расслышать:
– Уничтожь его. Убей, разорви, отрави чем-нибудь, но, чтобы я никогда больше его не видела. Никогда!
Бернд изумлённо прошептал в ответ:
– Убить? Отравить? Брата?
– Разве он когда-нибудь был твоим братом? – голос мамы звенел от сдерживаемой ярости. – Он только и мог, что лезть в самую яму, связываясь с никчёмными бандитами. Ни Фрици, ни ты ему никогда не были нужны, иначе он бы пришёл к вам, а не ко мне, и не начал бы пугать моего сына.
Я заметил, как Бернд замер. Видимо, мама не хотела этого говорить, но решилась, чтобы окончательно закрепить свою правоту. Бернд сразу понял, что речь идёт обо мне, и, судя по всему, за то время, что мы занимались с ним, он крепко ко мне привык, хоть и никак не обозначал этого.
– К-как? Адама? Он его трогал? – воскликнул Бернд.
– Мальчик отделался лёгким испугом, – проговорила мама, – но ты понимаешь, что в любой момент этот сумасшедший убьёт его?
Она радовалась, найдя слабое место своего кузена, но радость эту тщательно скрывала. Даже отражение в окне не выдавало её истинных чувств.
Бернд был молод и крепок, широкоплеч с лёгкой, едва пробивающейся бородкой на лице. Большие голубые глаза, обычно искрившиеся уверенностью и нахальством на грани вседозволенности,