«Это жестоко, Анечка», – изредка, если становилась свидетелем экзекуции, пыталась ей сделать замечание мама, но, встретившись взглядом с дочерью, тут же опускала глаза и отказывалась от первоначального замысла. Иногда Людмила Дмитриевна про себя называла дочь Железной леди, но вслух ничего подобного не произносила, зная, что сама может попасть под раздачу. Конечно, по отношению к матери ничего подобного Аня никогда бы себе не позволила, но выражение ее лица становилось в момент обиды на близких таковым, что могло показаться: вся боль мира заключена в этих страдающих глазах. Какая мать выдержит?!
Когда детство миновало, Игорь, в отличие от своего отца, научился переживать происходящее по-другому. «Началось», – объявлял он во всеуслышание и запирался у себя в комнате, чтобы не видеть скорбно-равнодушного Аниного лица. Но мужества, с каким он закрывал за собой дверь, отделявшую его от обиженной матери, хватало ненадолго, и вскоре он выходил из своего убежища, чертыхаясь про себя, шел к родительской спальне, если чувствовал, что Анна там, и скребся в дверь со словами: «Мамуль, ну хватит. Правда. Виноват. Каюсь». Бо́льшая половина этих слов была подслушана им у Анатолия, но Игорю казалось, что так и надо: вроде они с отцом приносят свои извинения вместе.
Со временем, когда в жизни Игоря появились первые серьезные, как их называла Людмила Дмитриевна, отношения с женщинами, ему все больше и больше стало казаться, что мать несколько подзадержалась в детско-подростковой поре его воспитания. И тогда он осмелился на серьезный разговор с ней, о чем впоследствии сильно пожалел, потому что убедился: «подзадержались» не только родители, но и он сам. Во всяком случае, собственная реакция на укоризненно вопрошающие глаза матери его в этом убедила. Тем не менее самое главное он все-таки произнес: «Когда ты так на меня смотришь, не говоря ни слова, я чувствую себя последним мерзавцем. А ведь я не сделал ничего такого, чтобы испытывать подобные чувства». «Зато я никогда не повысила на тебя голос, и не подняла руки, и не унизила тебя описанием твоих промахов. Я всегда давала тебе время на то, чтобы ты сам осознал собственные ошибки», – возразила ему тогда Анна и получила в ответ фразу, которую переваривала несколько дней: «Лучше бы ты на меня орала. Или даже отлупила. Это было бы понятно. А ты, всегда щедрая на разговоры по душам, протестовавшая против любых запретных тем, вдруг замолкала, а я вместо того, чтобы сосредоточиться на своих, как ты не скажешь, промахах, приписывал себе страшные грехи, потому что не понимал, за что ты лишаешь меня своей любви». «Ты никогда не говорил мне об этом», – смутилась Аня и посмотрела на сына с любопытством: он снова сумел удивить ее. «Ты никогда не давала мне возможности это сделать», – ввернул Игорь и отплатил матери ее же монетой: развернулся и вышел, оставив ее один на один со своими мыслями.
Примерно в таком же положении она оказалась и сегодня, когда услышала это невыносимое «Для себя бережешь?». И хотя Аня знала, что в этой фразе нет ничего, что могло бы свидетельствовать о надвигающейся