Таким образом, в истории философии тоже есть эта «друг-в-другость» изобретенной и обнаруженной реальности, которая знакома нам по истории терапии последних десятилетий.
В других пассажах Мерло-Понти описывает качество восприятия, которое служит обнаружению истины: «В силу своей общей с бытием природы я способен обнаружить смысл в некоторых моментах бытия, не сообщая им (!) его предварительно» (в указанном месте, с. 254).
Подобно тому, как Берт Хеллингер видит привязанным ко времени мгновенное постижение реальности отношений или порядка, так Мерло-Понти подчеркивает привязанность ко времени смысла.
И далее: «В рамках восприятия мы не мыслим объект, и мы не мыслим себя мыслящими этот объект…», но «в этом первичном слое чувствования, в который мы возвращаемся, если мы в самом деле совпадаем с актом восприятия и освобождаемся от любой критической установки, переживая, я растворяюсь в единстве субъекта и интерсенсорном единстве вещи, я не мыслю их так, как это делают рефлексивный анализ и наука» (там же, с. 279).
Это представляется мне точным описанием состояния «созерцания», которое Берт Хеллингер считает значимым для расстановочной работы.
Семейная расстановка как «практическая философия»
Уже упоминавшийся Франсиско Варела считает большой заслугой эту точку зрения Мерло-Понти, но в то же время высказывает критику, имеющую значение в нашем контексте. Он указывает на то, что и Мерло-Понти – к сожалению – предлагает лишь дискурс про опыт, без сопутствующей практики. Тем самым он остается в рамках западной традиции, где на переднем плане всегда находится абстрактный аргумент. Ибо только это и есть наука; это значит, что выводы и осознания принимаются всерьез только в этой абстрактной, «забранной в панцирь» форме. Так и Мерло-Понти не передал в сколько-то большем объеме собственную практику философствования, основанного на непосредственном восприятии (Varela 1994, с. 88). Варела с сожалением говорит о том, что из-за этого обычного в академическом мире недостатка многие утратили веру в смысл философии.
В этой связи, продолжает он, «аналитическая теория и практика оказала большее влияние на наше спонтанное представление о разуме, чем любой другой культуральный фактор». Потому что она ответила на эту потребность в реальной практике, и широкие круги «северо-американского и европейского среднего класса сегодня убеждены, что у них генетически и символически примитивно укомплектованное бессознательное» (там же, с. 89), как становится очевидно в процессе анализа. «Знать психику “изнутри” (для них означает) … проникнуть в бессознательное с помощью того или иного психоаналитического метода» (там же, с. 89). С этой точки зрения инстинкты сексуальности и агрессии являются доминирующими внутренними инстанциями человека. Наверное, не стоит переоценивать влияние этой вульгарно-аналитической, упрощающей точки зрения. Однако я предполагаю, что это по меньшей мере один из факторов, стоящих за ростом жестокости и насилия