– Ну что, загорать будем?
– Как вон Ванька? – Славка ткнул большим пальцем на противоположную сторону улицы. У дома, на скамейке, стоявшей у палисадного штакетника, вытянувшись во весь рост, храпел экс-менеджер. Одна его нога свесилась вниз, другую он удобно пристроил, согнув и прислонив к спинке скамейки. По его босым ступням паслись в совершенном довольстве мухи, но это отнюдь не беспокоило Ваньку.
Братья понимающе усмехнулись. Такая исключительная выносливость объяснялась прозаически. Все, видимо, вернулось на круги своя: ветхая одежонка, заляпанные штаны и неопределённого цвета майка и богатырский храп, выдававший состояние бывшего «благодетеля», со всей очевидностью говорили, что его сезоны кончились.
Действительно, за прошедшие пять лет все было сооружено, построено, а оставшуюся мелочёвку дачники предпочитали доделывать сами. Ванька постепенно исчез из поля зрения и, хотя братья уже с месяц ездили по воскресным дням на дачу, его они увидели в этом году впервые.
Славка отправился к скамейке:
– Погоди, не трогай его, – крикнул Антон, поняв намерение брата. – Разбудишь, – не отвяжется! Ну его к дьяволу!
Славка остановился и повернулся к Антону:
– Пойду, схожу в магазин, если так.
Он вдруг хитро сощурился:
– Мимо пойду – зайти, что ли? Привет передам, скажу, что приехал.
– К кому это ты намылился?
– Я? Я в магазин, а если ты насчёт привета, то я о Любке. Что-то не видать давно твоей воздыхательницы. Ну, так как?
– Отвяжись, – с чувством сказал Антон. – Иди, куда шёл, да не долго. Я один ворочать не собираюсь!
Он отвернулся и заёрзал по бортику тележки, усаживаясь поудобнее. Подставив лицо и грудь благодатным потокам солнечного тепла, он отогревал истосковавшееся по солнцу за долгую зиму тело. Какая-то ассоциативная, совершенно непонятным образом пришедшая на память мысль, вдруг связала этот майский день с тем далёким, совсем не весенним, распухшим от жары и духоты, днём. В тот день он впервые увидел, по выражению Ваньки, «фею» этого посёлка со странным и смешным названием Торфболото…
– Нет, ты… ик-х-х, мне скажи, я прав?! – с мерной настойчивостью вопрошающе бубнил позади Антона насадившийся до осоловения какой-то корявый мужичок. Все тридцать минут после отправления рейсового автобуса, как всегда взятого штурмом, после того, как вломившиеся, потные до безобразия и столь же злые пассажиры, распихавшие по коленям и другим немыслимым местам сумки, рюкзаки и невероятное количество мешков и узелков приходили в себя, постепенно отходя душой, предоставляя телу страдать в одиночестве от невероятной тесноты и духоты, ибо мысль – «едем, едем» примиряла всех, – этот вечный атрибут автобусных эпопей всё надсаживался в своём