– Две руки, две ноги и половина глаза, – хриплым голосом продолжил поручик. Георгий уловил пары алкоголя в воздухе после этих слов.
– Это война, Петр, – коротко ответил Артемьев.
– Ты думаешь, я не знаю? – немного озлобленно ответил Денич.
– Если знаешь, то почему так запустил себя? – прямо спросил Артемьев, – я не собираюсь тебя жалеть, не жди этого. У меня простреляно плечо, так что половина руки онемело. Пальцы после удара от приклада скрючились и приходится регулярно их разрабатывать вот так, – Артемьев быстро сжал и разжал пальцы на левой руке, – по моей голове столько раз били, что я удивляюсь, как до сих пор не разучился говорить. А недавно я провалился под лед и свалился с лихорадкой и воспалениям легких. До сих пор я то и дело кашляю и чувствую небольшой жар. И это только начало войны. Капитана Николаевского пристрелил предатель-социалист. Ты сидишь здесь живой. Да, глаза нет, но ты все еще видишь. И при этом жалеешь себя. Я тебя не понимаю, Петр.
– Все сказал? – коротко спросил Денич.
– Все.
– Зачем ты пришел? Давать нравоучения?
– Я думал, что пришел к другу.
Денич какое-то время молчал, – дело вовсе не в глазе… друг.
– А в чем же?
– Кто ты? – задал неожиданный вопрос поручик.
– У тебя что и кусок мозга удалили, поручик? – не выдержал Артемьев, – я Георгий Артемьев, подпоручик 2-го Царскосельского….
– Нет-нет. Я спрашиваю кто ты, кем ты себя ощущаешь в этой жизни?
Георгий задумался, – я офицер… боевой офицер.
– И я офицер, Георгий. До мозга и костей. И никто больше.
– И что это, скажи на милость, означает, а?
– А сейчас я по-твоему кто? – продолжил Денич.
– Ты такой же офицер, – неуверенно ответил Георгий, чувствуя ловушку в вопросе.
– Георгий, это даже не смешно.
– Что не так я сказал?
– Потому что сейчас я никто. Сижу на шее у государства. Получаю жалкое пособие. Пью. Я больше никто, ты слышишь. Одна радость, что пока не приходится побираться у храма среди таких же убогих как и я…
– Поручик Денич. Я вижу то, о чем говорил с самого начала. Вы очевидн преисполнились жалостью к себе и распустили сопли, как молодая девица. Хоть вы и старший по званию, но я приказываю вам прекратить этот слезный балаган и взять себя в руки.
Денич усмехнулся, —легко сказать, господин подпоручик. Но утешитель из тебя не очень хороший.
– Повторюсь. Вы не девица, чтобы вас утешать. Вы такой же боевой офицер, как и я. И вам, как и мне, не предоставлялось право жалости к себе, когда другие продолжают гибнуть и остаются с ранениями куда похуже ваших.
– Трудно тебе возразить, Георгий, – Артемьеву показалось,