Там он поднялся на гору Уджджьянта с монастырем на вершине. Монастырь был высечен в самой горе, поросшей густо лесом с родниками и ручьями. Песни птиц и хладный клекот родников и ручьев навсегда запомнились ему…
Внезапно пальцы наткнулись на… на червячка солнца. И он отдернул руку, словно обжегся. И уже все понял. Мгновенно слон, солончак вблизи монастыря на горе Уджджьянта, весь путь от Чанъани до Таньчжу и по Таньчжу и наконец сюда, весь путь с великими пустынями – Большой Песчаной[19], другими, с Большим Чистым озером[20], с Большими Снежными Горами[21], с великими реками Цзинцзя[22], Синьду[23], с городами и морями и одним океаном – Да Хай[24], с зелеными полями и пышными лесами, полными птиц и зверей, весь путь, посреди которого возвышается древо пути Шу[25], обычное дерево с корой, ветвями и листьями, – но почему же Татхагата[26] взирал на него с благодарностью и благоговением семь дней? – Ибо это была Гайя – пуп земли, – и вот весь путь его так озарился этим деревом, которое свернулось солнечной точкой под пальцами, – и это была лакшана[27] на каменном лбу Татхагаты. Солнечная родинка вечного просветления.
«…И где я дотронулся до нее?
Здесь, в захолустном городе Хэсина».
И тут донеслись крики:
– Бханте![28]
– Бхо!..[29]
Монах мгновенье размышлял, идти ли ему на крики, ведь в столь ослепительный момент всегда слетаются на яркий свет преты и ракшасы[30], чтобы искушать и уводить во мглу, но тут долетел клич:
– Махакайя![31]
И монах пошел на зов. Так его звал другой монах, Дармадев, отправившийся с ним в далекую страну Тан из монастыря Шраманера, что неподалеку от Ступы Возвращения Коня, того места, где царевич Шакьямуни сбросил дорогие одежды и украшения, отпустил своего коня, предпочтя посох странника уздечке, седлу, и сказал: «Здесь я выхожу из клети, сбрасываю оковы». И, как видно, неспроста Дармадеву подчиняются все лошади каравана. Прозвище ему дал один лесоруб у Ступы Возвращения Коня: Хайя[32].
«…Но возвращается не он, а я. Хотя, как знать, возможно, Дармадев в одном из перерождений и жил в Чжунго…[33] – подумав так, монах изумился. Что это? Вдруг Ханьские земли снова становятся Срединной страной, хотя за долгие годы странствий по истинно Срединной земле – Таньчжу, где родился Будда, я думал о родине только как об окраине… И даже не хотел туда возвращаться, как тот монах, что сопровождал моего предшественника Фа-сяня[34], сказавшего, что…»
– Махакайя! –