Не ко всем, конечно, пришло это осознание. Даже сейчас, после начала СВО, в России слышны голоса глубоко несчастных людей, которым, по их внутреннему ощущению, не повезло с родиной. Случилось так, что до последнего времени эта категория граждан определяла редакционную политику большей части отечественных СМИ, поэтому голоса их звучали громко, убеждая нас в том, что общество расколото. Признаки раскола мы, действительно, наблюдали и наблюдаем. Но реакция большинства населения на возвращение Крыма ясно показала, что уже в 2014 году с идеей великодержавности, способной сыграть цементирующую общество роль, россияне в массе своей расстаться не хотели или даже не могли. Это противоречило бы какому-то, плохо поддающемуся анализу, однако важному внутреннему чувству мировосприятия. Можно по-разному к данному факту относиться, но меньшинству следовало бы его принять.
Проблема заключается в другом. В каком виде эта идея великодержавности должна быть воплощена в жизнь, чего конкретно мы от этого воплощения ждем? Как она соотносится с простым человеческим желанием «жить хорошо»? Когда вы учитесь водить автомобиль, хороший инструктор вам обязательно скажет, что смотреть надо на дорогу не перед капотом, а вдаль, с перспективой; приближаясь же к повороту, – не на сам поворот, а на то место, где вы хотите оказаться после него. В противном случае рискуете приехать вовсе не туда, куда планировали, а в ближайший кювет. Так устроен человеческий мозг.
Перед нами за тридцать с лишним лет накопилась масса вопросов, от ответов на которые зависит не только то, куда мы идем согласно нашему разумению, но и то, где окажемся в реальности. Важнейший из них – кто мы? Монстр с имперскими амбициями? Народ, впитавший с молоком изнасилованной монголом праматери рабскую психологию вечного холопа? И есть ли это «МЫ» как некое целое? Если есть, то почему так легко развалились? Или в 1991 году едины не были, но уж уцелевшее – монолит.
На ряд вопросов ответы практически найдены:
– Не развалились, а нас развалили… американцы.
– Час от часу не легче! Что же это за великая держава такая – любой приходи и разваливай?
– Ну, во-первых, не любой, не передергивайте. Во-вторых, они же не сами – с помощью нашей элиты разваливали.
– Чьей-чьей элиты?
Подобные ответы обескураживают больше, чем их отсутствие. Действительно, когда политическая элита собственный народ мордует всякими оброками и барщинами, это понятно. Не мы первые, не мы последние. Но когда безо всякой причины тысячами или даже миллионами, как утверждают некоторые, она уничтожает дееспособное население, наплевав на его воспроизводство и налоги, а напоследок разгоняет этот народ по национальным углам… Нам веками этих упырей с Луны и Марса поставляют?
Давать ответы на подобные вопросы призвана наука. Но с наукой – по крайней мере, с ее гуманитарной составляющей – дела тоже обстоят все чудесатее. Еще относительно недавно советская этнология в лице Института этнографии АН СССР, впоследствии переименованного в Институт этнологии и антропологии РАН, давала сбивчивые и путаные ответы на вопросы о природе этничности, но признавала ее реальность и объективную обусловленность. Времена изменились.
В девяностые годы в погоне за соответствием «современной научной мысли», вполне дискредитировавшей себя теорией «плавильного котла» чикагской социологической школы, родные ученые перестроились настолько, что объявили (вслед за светочами западной науки, разумеется) этническую идентичность конструктом. Позже они вообще потеряли интерес к этой теме, сосредоточившись на более узких проблемах вроде политической антропологии, антропологии права, исследованиях в области миграционной и гендерной проблематики и т. п.
Все это, конечно, очень интересно и актуально, но похоже на то, как если бы мы изучали положение тел в пространстве, не опираясь на законы классической механики. Поэтому возвращение к теории этноса и понятию этничности неизбежно, так как все эти миграционные, гендерные и прочие процессы идут не в какой-то отвлеченной среде, а во вполне конкретной этнической. В нашем случае даже полиэтнической, от особенностей которой зависит очень и очень многое. И чем раньше мы осознаем необходимость этого возвращения, тем лучше для нас.
С 2010-х годов появились признаки пробуждения интереса к этой теме. Они чаще всего обнаруживались в информационном пространстве в виде политической дискуссии, но были достаточно очевидны. Так, опубликованная в «Независимой газете» (2019 г.) статья Владислава Суркова про «долгое государство Путина» и «глубинный народ» коротко, но неподдельно задела за живое российские круги самой разной политической ориентации. Даже шло бурное обсуждение, где этот народ найти и как его исследовать.
Понятие глубинного