Крест Марии. Фонд А.

с крестом в руках. В канун очередного муниципального праздника их сейчас понатыкали по всему городу. Аккуратно остриженные кусты розмарина и лаванды уютно окружали статую. Алебастровый пузатый святой смотрел на меня с таким осуждением и настолько явной насмешкой, что нервы мои не выдержали. Я схватила тяпку, явно позабытую кем-то из рабочих, и изо всей дури лупанула по его наглой насмешливой морде. Но то ли рука дрогнула, то ли меткость у меня была так себе, но попала я по кресту. С грохотом кусок откололся и упал на вековую брусчатку, обдав меня алебастровой крошкой.

      И тут только я поняла, что натворила.

      Нет, я никогда не была особо верующая, в церковь ходила, только когда мамашка Бенджамина начинала недобро на меня коситься. У нас же, в советской школе, вовсю царил атеизм.

      Но всё равно стало как-то не по себе.

      Я раздражённо отбросила тяпку, отряхиваясь от алебастровой пыли, пнула осколки креста и побрела дальше.

      Зато хоть пар выпустила.

      Пошёл дождь. Ледяные струи косо шелестели по асфальту, всё ускоряя ритм. А я была в легком темно-зелёном платье (чёрного у меня не было) и босоножках. Платье тут же намокло и тяжёлым комом липло к ногам.

      Чёртов день никак не заканчивался.

      Я ускорила шаг. Ковылять на высоких каблуках было чертовски неудобно, но дождь подгонял.

      Я не знала, куда мне идти, мои зубы уже стучали от холода.

      И тут на глаза попалась вывеска кнайпа: «Пляска смерти». Узкие готические окна приветливо подмигивали сквозь витражные стёкла. Из-за дверей доносились обрывки музыки.

      Заходить ужасно не хотелось, но других вариантов всё равно не было, и я толкнула дверь – по ушам жахнула «Розамунда», которой весело подпевали пьяненькие посетители. Слышались хлопки и притоптывания в такт. От одуряюще густых запахов жареной картошки, лука и мяса у меня заурчал живот.

      – Пинту горячего глинтвейна и что-нибудь перекусить, – сделала заказ я, прикидывая, хватит ли у меня денег рассчитаться.

      Я устало опустилась на скамейку у самого дальнего столика и смежила веки.

      – Ваш заказ, фрау, – голос официанта буквально вырвал меня из полусна.

      Я отпила горячего вина, щедро сдобренного специями, чувствуя, как кровь приливает к щекам и озябшим конечностям. Стало тепло. После третьего глотка в голове слегка зашумело. Не удивительно, ведь я весь день ничего не ела. Да и вчера вечером тоже.

      Я с жадностью набросилась на яичницу с беконом и умяла всё за раз. Даже крошки хлеба смела.

      От обильной еды и глинтвейна я аж осоловела.

      – Вы позволите? – рядом со мной стоял невзрачный толстячок в сером несвежем костюме и мятой синей рубашке, очевидно, из бюргеров средней руки.

      Я вопросительно взглянула на него.

      – Там шумно, – пожаловался он, показывая на веселящийся зал, и, взглянув на мой опустевший бокал, добавил: – А я вас угощу ещё глинтвейном. Как компенсация за беспокойство.

      Я чуть задумалась, затем согласно кивнула.

      – Гнусный денёк, – тяжело вздохнул он, когда наконец сделал