– Картофельные крокеты с майонезом.
– Момент, когда все на свадьбе встают при первых нотах марша.
– Когда так долго смотришь на картину Ротко, что она как будто вибрирует.
– Статуя Давида.
– «Американская готика».
– Начало Сороковой симфонии Моцарта.
– Rage Against the Machine.
– Соло скрипки из «Шахерезады».
– Лейтмотив «Фантастической симфонии».
– Любоваться листопадом в Уайт-Маунтинс.
– Смотреть, как проявляется полароидная фотография.
– Сиреневый отлив на внутренней стороне раковины устрицы.
– Зеленое небо перед торнадо.
– Купаться голой по утрам.
– Купаться голым в любое время.
Это взбудораженный, ни на секунду не прерывающийся разговор, который иногда ощущается так, будто ты поскользнулся на лестнице, с трудом сохраняешь равновесие, промахиваешься мимо ступенек, хватаешься за что попало, а потом каким-то волшебным образом приземляешься на ноги целый и невредимый.
Они проходят несколько кварталов по Северной авеню до «Урбус Орбис», кофейни с восхитительно грубыми официантками, той самой, куда обычно приходят поздно и где сейчас, в два часа ночи, после бара тусуются местные; им удается найти столик в дальнем углу, они заказывают по чашке кофе за доллар, закуривают и долго смотрят друг на друга, и в какой-то момент Элизабет спрашивает:
– Оцени по десятибалльной шкале, насколько сильно родители тебя любили?
Джек смеется:
– И на этом наша светская беседа кончилась.
– Не люблю тратить время зря. Я хочу узнать все, что нужно, прямо сейчас.
– Разумно, – кивает Джек, улыбается, а потом, опустив взгляд в кофе, словно ненадолго погружается в себя. Его улыбка грустнеет, что вызывает в Элизабет новый прилив нежности, и наконец он говорит: – Трудный вопрос. Наверное, в случае с моим папой это неопределимая величина.
– Неопределимая?
– Все равно что разделить ноль на ноль. Решения не существует. Такой парадокс. Ответ никак не вписывается в твою шкалу. То есть было бы неверно сказать, что мой папа не любит именно меня, потому что он вообще ничего не любит. Не умеет чувствовать. Больше не умеет. Как каменный. Он из тех, кто вечно повторяет: «Да все в порядке, не хочу об этом говорить, оставь меня в покое».
– Я понимаю, – говорит она, протягивает руку через стол и дотрагивается до его предплечья – легкое прикосновение, просто способ проявить сочувствие и неравнодушие, хотя у этого жеста есть и другой смысл, другая цель, и они оба это знают.
Джек улыбается.
– Да, мой папа – типичный фермер, убежденный молчун. Вообще не проявляет эмоций. Единственное, что его воодушевляло, – это разговоры о земле. Он любил прерию и знал о ней все. Мы ходили гулять, и он учил меня распознавать растения, типа, это бородач, это сорговник, а вон то – росточек вяза. Было здорово.
– Да, звучит здорово.
– Но