Я думала о своем. Запахи утра, журчание резвой речушки и песня малиновки унесли меня в далекие дали. Я чувствовала, как на лицо прохладою ложится туман; слышала, как трава цепляет подол пальто и как ботинки проминают землю под ногами. И от всего этого сердце мое трепетало. Черные слизняки карабкались по зеленым стеблям; улитки вылезли наружу, почуяв теплую сырость.
– Девулька, ау! – воскликнула Мамочка. – Ты где витаешь? Прям фея на цветке нарцисса. Очнись!
– Что-что, Мамочка?
– Да то. Мне нужно рассказать тебе уйму всего, что знаю я, а ты не знаешь.
Таким прекрасным весенним утром мне только дай повод повитать в облаках, но я прекрасно понимала, о чем она, и попыталась сосредоточиться.
– Так назови имена, а я их запишу.
– Записывать ты ничего не будешь, – отрезала Мамочка, срывая очередную головку мать-и-мачехи. Цветок с легким щелчком упал в раскрытую ладонь. – Что не записано, того не отнять.
– С этим трудно поспорить.
– И даже не пытайся. Придется тебе все запомнить. Ведь важно, чтоб ты знала, кто есть кто.
Я вот еще почему так невнимательно следила за тем, что говорила Мамочка. Она давно уже грозилась все мне рассказать и каждый раз шла на попятную. Я слышала эту песню столько раз, что, когда дело доходило до обещаний, переставала слушать. Она говорила, что знание это слишком опасно, мне не по зубам.
Мамочка всегда рассказывала – как и на этот раз за сбором мать-и-мачехи, – о чем ее секретная информация. Но собственно информацию не выдавала. Речь шла о так называемом списке отцов. Это был длинный перечень, хранившийся у нее в голове и содержащий данные, полученные от местных девушек и женщин, юных и не очень, которые когда-либо обращались к ней за помощью. Там были фамилии отцов незаконнорожденных детей, чьи матери пришли к ней слишком поздно или без надлежащей решимости; фамилии отцов, которые благодаря вмешательству Мамочки таковыми не стали; фамилии отцов, которые не знали собственных сынов и дочерей; а также фамилии отцов, которым по состоянию здоровья никогда не стать отцами. Мамочка любила повторять, что груз этого знания тянет ее ко дну. И вероятно, когда-нибудь угробит. И в то же время оно давало власть. Поэтому она всю жизнь внушала мне, что сдержанность и скрытность – важные вещи.
– Ведь никогда не знаешь, когда что может пригодиться, – вещала Мамочка. – А оно пригодится, помяни мое слово.
– Да, Мамочка, – мычала я, – надеюсь, ты когда-нибудь мне все расскажешь.
В то утро я насобирала много мать-и-мачехи и мало знаний. Невероятно, как долго она могла болтать на эту тему, ничего не выбалтывая. Одни фамилии, говорила Мамочка, принадлежали людям, давно ушедшим и мне незнакомым. О других можно было догадаться по вялому подбородку или неправильному прикусу. Но случались и полные неожиданности. Внимая ее бессодержательному рассказу, я думала, что блуд, пожалуй, одно из самых любимых занятий в нашем укромном уголке Центральной Англии.