В центре комнаты находилась Хан Суён, профессиональный хореограф группы. Она двигалась с чётким ритмом, её шаги и жесты были отточены, как у машины, но в них читалось нечто большее, чем просто сосредоточенность. Суён была женщиной в расцвете сил, с подтянутой фигурой и короткими тёмными волосами, едва касавшимися её шеи. Обычно её облик излучал строгость: тёмные леггинсы и свободная футболка, на которых всегда были следы мелкого белого пудра для танцев, составляли её привычный ансамбль.
Сегодня, однако, её лицо, обычно спокойное и сосредоточенное, выглядело необычно нервным. Лоб был покрыт блестящим налётом пота, а уголки губ были сжаты, как будто она удерживала невысказанные слова. Её движения, столь безупречно слаженные, вдруг стали чуть резче, как будто она боролась с внутренним беспокойством. Время от времени она останавливалась, пристально смотрела в зеркала, словно пыталась разглядеть что-то за своим отражением, а затем снова начинала танцевать.
Тишина между звуками её шагов была гнетущей. Казалось, что в комнате слышалось нечто ещё: слабый, почти неуловимый шёпот, как если бы сами стены шептали что-то, что она не могла понять. Внезапно она остановилась и повернулась к зеркалу, её глаза встретились с собственным отражением, но на мгновение ей показалось, что в темноте позади неё что-то шевельнулось. Её дыхание участилось, сердце застучало быстрее.
– Хватит, – прошептала она, пытаясь заглушить чувство паранойи. Но этот вечер был другим. Даже в её собственном доме, среди зеркал, где она проводила бесчисленные часы, казалось, что она больше не одна.
Зеркала комнаты, словно стражи её труда, отражали каждое движение Суён, но теперь казалось, что они возвращают не только её изображение. Что-то неуловимое мелькало на периферии зрения – тень, смутный силуэт, который исчезал, стоило ей сосредоточиться. Каждый раз, когда это происходило, у неё начинало колотиться сердце. Она пыталась убедить себя, что это всего лишь усталость.
– Это просто нервы, – тихо сказала она себе, её голос прозвучал хрипло, едва нарушив напряжённую тишину комнаты.
Но нервы не проходили. Чувство, что за ней наблюдают, было столь острым, что оно не отпускало ни на мгновение. Воздух в комнате, спёртый и пропитанный лёгким запахом древесного лака, теперь казался тяжёлым, словно пропитанным невидимой угрозой. Настольная лампа излучала тусклый, желтоватый свет, от которого тени на стенах становились длинными и зыбкими. Зеркала, покрытые едва заметным налётом влаги, отражали её в несколько мутных копий, и она не могла отделаться от ощущения, что одно из отражений двигалось чуть иначе, чем её собственное тело.
Мурашки пробегали по её спине, холодные и острые, как прикосновение льда.
Не