Остаток дежурства я чувствую себя неспокойно, совершенно забыв о том, что хотел пригласить девушку на прогулку. Не до прогулок, получается, война пришла. Как только заканчиваю, сразу же спешу в военкомат, куда стоит очередь. Я лишь затем узнаю о пришедшем на станцию приказе товарища Месселя, а в этот момент я медленно продвигаюсь в очереди, обнаружив, что забыл снять халат. Видимо, по нему определив меня, подходит сотрудник НКВД.
– Товарищ доктор, – обращается он ко мне, – вы где работаете?
– На «скорой», – коротко отвечаю я.
– Тогда вы зря стоите, – вздыхает сотрудник. – Ваш фронт здесь, возвращайтесь на станцию, вам всё объяснят.
– Как зря? – удивляюсь я, но, желая проверить, возвращаюсь, благо тут недалеко.
– Гриша! – машет мне Лариска из окна. – Давай сюда! Тут расписаться нужно!
И вот в этот момент я узнаю, что все службы приведены в боевую готовность, а мой фронт здесь. Расстроенный, я возвращаюсь домой, чтобы застать собирающегося папу. Сразу же поняв, о чём я думаю, он усаживает меня на стул, сев напротив. Я чувствую себя, как в детстве, будто нашалив и будучи за этим пойманным.
– Гриша, ты один из двух детских врачей скорой, – проговорил отец. – Таких бригад немного, и по приказу Месселя тебя не могут призвать. Твой фронт здесь!
– Но, папа! – хочу возразить я, на что папа качает головой.
– Так правильно, сын, – говорит он мне, и я понимаю, что нужно смириться.
– Береги себя, – прошу я отца, ещё не зная, что вижу его в последний раз.
Таким я его и запомнил: его добрые, обнявшие меня напоследок руки, его улыбку, глаза, в которых светились мудрость и вера в победу. Папа ушёл, а Сашка даже попрощаться заскочить домой не смог. Я не знаю, как и где он погиб. Но в тот момент, когда уходил папа, мне впервые с малышовой поры захотелось заплакать.
На следующую ночь я услышал небывалый и почти незнакомый звук – над городом Ленина разливалась сирена, но к городу почти никто и не пробрался, просто отлично сработала противовоздушная оборона, поэтому я слегка расслабился. Как потом оказалось, рано я расслабился, но это было потом.
Папа написал совсем скоро – он стал начальником санитарного поезда. Его, да и Сашкины письма мы с мамой зачитывали до дыр, а из репродуктора звучало «оставили». И очень страшно мне становится от этого «оставили». Следя на карте за тем, названия каких городов звучат, я понимаю: совсем скоро враг подберётся к самому городу.
Воздушные тревоги учащаются, уже падают бомбы на город, уже есть жертвы и среди детей. Всё чаще вместо отравлений, аллергий, детских болезней звучит «огнестрельный перелом», «контузия», «осколочные раны», «ожог»… Временами под бомбы может попасть и санитарная машина. Мы знаем, что фашисты целят именно по красным крестам, уже знаем. Папа в письме написал… В своём последнем письме.
Мамин